- Ваш келейник Федор заливал в лампу керосин и по невнимательности пролил его на пол. И сам не заметил, что пролил, а потом стал зажигать лампаду перед иконостасом. Но она не загоралась, и Федор обжег себе пальцы, бросил непотушенную спичку на пол… Все и полыхнуло. Увидев огонь, ваш келейник, вместо того, чтобы его потушить, с перепугу сразу побежал звать на помощь. Все ваши личные вещи, спасенные при пожаре, я приказал перенести в мою келью и надеюсь, что вы не откажитесь воспользоваться моей скромной кельей, на время, пока отремонтируют ваши покои. А я с вашего позволения займу более скромную келью, - смиренно закончил свою речь Иов.
Настоятель монастыря Филарет, шагал через монастырский двор со стеганым одеялом под мышкой. Он направлялся к входу в котельную. Паломников в этот поздний час у дверей кочегарки уже не было. Подойдя к двери, ведущей в котельную, Филарет прочел разрешительную молитву:
- Господи Иисусе Христе, помилуй меня грешного тот, кто в келье…
- Нет никого, - раздался из-за двери недовольный голос истопника.
- Как же нет, когда ты разговариваешь со мной, - удивился настоятель.
- А так, ветер вон тоже свистит, а ты его хоть раз видел? - раздался из-за двери все тот же недовольный голос.
- Ну, ты как хочешь, - сказал настоятель, - а я все-таки войду.
И он открыл дверь и вошел в котельную.
Отец Анатолий сидел на своем обычном месте, а именно на куче угля и смотрел на вошедшего настоятеля. Лицом и руками он был черен, как настоящий зулус, видимо истопник специально перемазал себя угольной пылью.
- Ты чего это так вымазался? Сам на себя не похож, - спросил изумленный настоятель.
- Это батюшка у меня пожар был… погорел я… все имущество мое сгорело. Сам еле живой остался, - весело сообщил истопник.
- И не совестно тебе надо мной насмехаться? Я, между прочим, твой начальник, - строго сказал Филарет.
- Господь прибежище мое и Спаситель мой, кого убоюся?.. - заныл старец.
- Да я не про то, - оборвал его настоятель.
- И я не про то, - улыбнулся истопник.
- Вот что я скажу тебе, отец Анатолий, - начал свою речь Филарет, - никогда я об игуменстве и не мечтал, всю жизнь хотел жить в пустыни, подвиг отшельнический на себя принять. Пожар этот, над которым ты все надсмехаешься, думаю, знаком мне был, чтобы начал я подвижничество. Ты как считаешь?
- Пути Господни неисповедимы! - отвечал истопник.
- Вот, пришел я к тебе, чтобы келью твою с тобой разделить, пока мою после пожара починят. Примешь?
- Мы люди простые, у нас умишко маленький. Ты настоятель, тебе и решать, - кротко ответил истопник.
- Ну, вот и отлично, - обрадовался настоятель, - будем вместе спасаться, молиться, да мыслям предаваться о Боге и вечной жизни…
- Только сразу предупреждаю, - заявил истопник, - я сосед беспокойный, кашель меня бьет, а иной раз так посреди ночи петь захочется, что аж сил нет.
- Петь я и сам люблю, а кашель, кашель это ничего. Я тоже не без греха, иной раз такая икота нападает. Особенно неприятно, когда во время литургии. И воды глотнуть нельзя и сдерживаться никаких сил нет, - доверительно сообщил Филарет. - Как думаешь, бесы это меня мутят?
- Да не, - авторитетно сказал истопник, - желудочно-кишечный тракт это.
- Все шутишь, - весело спросил настоятель, - а я не обижаюсь.
- Правильно не обижаешься, на обиженных воду возят…
- …или уголь, - добавил настоятель.
- "Все шутишь", - передразнил его истопник и вдруг спохватился, - некогда мне с тобой тут, пора мне.
Отец Анатолий встал и направился к двери, ведущей во двор.
- И я с тобой, - попросился Филарет, - будем как нитка с иголкой - куда ты, туда и я. Вместе будем подвязываться.
- И в клозет со мной пойдешь? - спросил истопник.
Филарет засмеялся:
- Ну, если надо, могу и в клозет.
- Нет уж, увольте, там я как-нибудь сам справлюсь, - ответил истопник и вышел из котельной.
- Ты бы хоть умылся, - крикнул ему вслед настоятель, - а то всю братию мне распугаешь…
Небольшой корабль стоял возле пристани острова Холодный. Из его трубы валил дым, корабль готовился отплыть на материк. На самой пристани уже никого не было, последние пассажиры, в основном паломники, приезжавшие в монастырь, поднимались по трапу на борт.
Вдруг на косогоре появился отец Анатолий, он бежал вниз к пристани. На этот раз лицо его не было вымазано в угольной пыли. Столпившиеся на палубе корабля люди удивленно наблюдали за приближающимся старцем. Он вихрем пронесся мимо вахтенного матроса, который при входе на трап проверял наличие у пассажиров билетов и, поднявшись на корабль, быстро нашел на нижней палубе ту самую женщину, которая посетила его в этот же день с больным ребенком. Истопник схватил женщину за руку и потащил к трапу, женщина слабо сопротивлялась, одной рукой прижимая к себе мальчика, и только тихо просила:
- Не надо, пожалуйста, не надо.
Но истопник был непреклонен, он силой стащил женщину на пристань и тут же отдал приказ вахтенному матросу:
- Отшвартовывай!
Матрос повиновался, словно приказ был отдан капитаном судна. Он взошел на корабль, втащил трап и принялся выбирать швартовые концы. Через минуту пароход медленно отчалил от причала.
Во время отшвартовки корабля на глазах у всех пассажиров происходила следующая сцена между истопником и женщиной с ребенком.
- Ты что же это делаешь!? - кричал на женщину истопник, - Себя не жалко, так хоть дите пожалей! Калекой же будет…
- Не могу, я остаться, меня с работы выгонят. И так еле отпустили.
- Любишь свою работу?! - продолжал кричать старец.
- Люблю, очень люблю… - отвечала женщина.
- А кого больше любишь, сына или работу?!
Женщина ничего не ответила, только слезы потекли у нее из глаз.
Мальчик, который все это время находился на руках у матери и испуганно смотрел на кричащего истопника, тихо сказал:
- Не плачь, мама.
- Мы проект сдаем… Пол Кабэ на работе ночуют. А я тут на два дня застряла, - сквозь слезы сказала женщина.
- Никто у вас там не работает, трубу у вас с кипятком прорвало, всех на три дня за свой счет домой отправили, - сообщил истопник, - только меня зря на грех наводишь.
- Этого не может быть, зачем вы врете? У нас все трубы прошлым летом меняли, - обиженно сказала женщина.
- Я вру?! - вспылил истопник, - Ну, и плыви отсюда, если не веришь. Когда узнаешь, поздно будет…
И он пошел прочь от пристани. Начал подниматься по косогору, но только лицо его вдруг стало абсолютно спокойным и даже веселым, как у человека выполнившего свой долг.
Женщина с ребенком осталась стоять на пристани, когда она повернулась, чтобы вернуться обратно на корабль, он был уже довольно далеко от пристани. Тогда женщина подошла к будке кассы, в которой продавали билеты на корабли, курсирующие между островом и материком, спросила:
- Когда следующий пароход?
- Завтра вечером, - ответила кассирша.
Женщина отошла от кассы и зарыдала.
Поздним вечером в котельной старец Анатолий и настоятель монастыря Филарет готовились лечь спать. Филарет расстелил на куче угля стеганное одеяло. Истопник подкидывал уголь в печь, захлопнув затвор печи, он посмотрел на настоятеля, который снимал с ног начищенные до блеска хромовые сапоги, сидя на одеяле, которое заменяло ему матрац.
- Хорошие у тебя сапоги, - заметил истопник.
- Нравятся?..
- Мягкие, наверное? - не унимался старец.
- Очень мягкие… только в них ходить и могу, - ответил с улыбкой Филарет, - Митрополит подарил, по доброте своей… Знает, что у меня подагра.
- Одеяло тоже митрополит? - поинтересовался истопник.
- Не, одеяло я в Греции купил, когда на Афон с владыкой ездили, - похвастался настоятель.
- Ладно, давай будем спать, - сказал Анатолий и лег прямо на уголь рядом с настоятелем.
Ночью Филарета разбудило невнятное бормотание истопника, он не открывая глаз, повернулся на другой бок и почувствовал, что яркий свет бьет ему прямо в лицо. Тогда настоятель открыл глаза, но сразу зажмурился, так как яркий огонь горел в распахнутой топке печи. Перед огнем сидел истопник с черным куском кожи в руках и сосредоточенно смотрел на кожу, которую он растягивал руками. Истопник двигал губами, словно читая что-то, что было написано на куске кожи. Настоятель отвернулся, собираясь продолжить свой сон, но что-то словно кольнуло его изнутри, и он сел на своем одеяле, и посмотрел на истопника.
- Что это ты делаешь, отец Анатолий? - спросил его настоятель.
- Читаю книгу грехов человеческих, в которую лукавый записывает дела грешных людей, - ответил истопник и сунул кусок кожи в огонь, - а теперь вот сгорит все это в огне, и грехов людских как не бывало.
И тут истопник, вытащил откуда-то из-под себя сапог, принадлежащий настоятелю, взял нож и принялся отрезать от него голенище.
- Ты что же это творишь, проказник ты этакий?! - вскричал в негодовании Филарет.
- Собираюсь прочитать вторую страницу книги грехов человеческих и сжечь ее, так же как и первую, - спокойно объяснил истопник, продолжая кромсать ножом сапог настоятеля.
Только тут Филарет заметил на полу рядом с истопником отрезанный от голенища подъем одного из своих сапог.
- Какая же это книга грехов, когда это мои сапоги?! - в отчаянии вскричал настоятель.
- А разве ты не знаешь, что больше всего грехов умещается на голенищах архиерейских сапог? - с хорошо разыгранным недоумением спросил Филарета истопник.