– Все видели? Две тетради.
После чего передаю их Гердеру. Тот их уносит в свою клетку и кладет рядом с машинкой. Колотит по клавишам, не обращая внимания на злость по другую сторону барьера. А Рэк не так спокоен: многие из этих парней еще на много месяцев вернутся с ним в лагерь, где он охранник без ружья. Сначала он, подмигнув, старается всех нас подмаслить, затем поворачивается ко мне, улыбаясь искреннейше, как мужик мужику.
– Ну что, Девлин… думаешь, из этих полугода с нами у тебя получится книжка?
– Думаю, да.
– А как выйдет, по-твоему, – в «Кроникл», с продолжением каждую неделю?
– Надеюсь, нет. – Лопухнулся я тогда – отдал три страницы заметок этому репортеру из воскресного приложения, засветился. – Должна сама по себе книга получиться.
– Многое менять придется наверняка… вроде имен.
– На блок сигарет спорим, что нет. Сержант Рэк!Лейтенант Гердер!Да лучше имен нипочем не сочинишь.
Рэк не успевает придумать, что на это ответить, – Гердер выхватывает из машинки бумаги и сует под сетку.
– Подпишите все три, помощник.
Рэку приходится взять ручку из моей кучи пожитков. Когда бланки возвращаются к Гердеру, тот выгребает всю мелочовку из лотка в картонную коробку для личного имущества с номером на крышке. Сверху комом кладет мою куртку.
– Так, Дебри. – Поворачивается на стуле к дверным переключателям. – Застегивай штаны и становись к калитке.
– А мои тетради?
– В изоляторе есть на чем писать. Следующий!
Когда я прохожу мимо, Рэк возвращает мне шариковую ручку – и Гердер прав: в трезвяке бумага есть. Сиксо тоже еще тут – больше недели назад его перевели сюда на выпуль. В синей робе вместо крикливых штанишек и спортивной куртки, но по-прежнему петушится, зачесывает сальный помпадур, дает крутого:
– Зашибись! Передвижной бардак прикатил.
Один за другим появляются парни, приехавшие с Рэком на челноке. Из-за меня Гердеру пришлось со всеми так – забирать сигареты, книжки, всё.
– Извините, – говорю я.
– Вы от Дебри подальше, – советует им Сиксо. – Он магнит для болони.
И тут лязгают ключи.
– Дебри! К тебе Даггз.
Дверь откатывается в сторону. Я иду за вертухаем мимо камер в комнату со столом. Там сидит инспектор пробации Даггз. Две тетради – на столе рядом с моим досье. Даггз подымает голову от бумаг.
– Я вижу, тебе удалось обойтись без дальнейших Нареканий, – говорит он.
– Я хорошо себя вел.
Даггз закрывает папку.
– Думаешь, тебя отсюда в полночь кто-нибудь заберет?
– Родня, вероятно.
– Аж из Орегона?
– Надеюсь.
– Ну и семейка. – Он смотрит на меня: взгляд профессионального надзорщика, искренний по инструкции. Сочувствующий. – Соболезную, что с отцом так вышло.
– Спасибо.
– Потому судья Риллинг и решил тебе скостить Нарекания, ты в курсе?
– В курсе.
Он читает мне нотацию о пагубе тра-ля-ля. Пускай треплется. Наконец встает, обходит стол, сует мне руку.
– Ладно, Прогулочник. Только не проспи заседание в понедельник в десять тридцать, если хочешь, чтоб тебя выпустили в Орегон.
– Приду.
– Я тебя провожу.
По дороге обратно в вытрезвиловку он меня спрашивает про эту Тюремную Книгу – когда выйдет? Когда все закончится, говорю. А это когда? Когда перестанет происходить. А сегодняшний разговор в ней будет? Да… и сегодняшний, и в понедельник утром, и на прошлой неделе – все в ней будет.