Маркуша пытался ее скрутить, успокоить. Она дралась, кусалась, плевалась и могла только проклинать.
Маркуша с ней развелся и очень быстро женился снова – не на той медсестре, на другой, о которой никто ничего не помнит, потому что она проработала очень недолго, месяц или два, а потом забеременела, села дома, родила и плевать хотела на форшмаки для мужа. Маркуша обнаружил себя классическим еврейским папашей и бежал до работы на молочную кухню, а после работы домой, опять бегом, вприпрыжку – молодой, поджарый и совершенно счастливый. Но это уже не важно.
На Лилечку развод подействовал благоприятно. Она в очередной раз, уже сама, по доброй воле, приехала в больницу и «зашилась». Вернулась на работу похудевшая, строгая, сосредоточенная. Перестала носить пирожки, начала потихоньку дерзить. Именно в это время она стала работать так, что все только присвистывали от восхищения. Она жила чужими болезнями, чужими бедами, выхаживала, заставляла вставать, кормила с ложечки. Стала незаменимой. Больные ее обожали и чуть ли не молились. Лилечка ходила в церковь, ставила свечки, но уже ничего не просила – молилась за здравие, перечисляя имена пациентов. Она, спасая людей, спасала себя – именно так все и решили. По слухам, у нее и мужчина появился – из бывших пациентов. Вроде бы влюбился в нее как мальчишка.
Так что все получилось, слава богу, и у Маркуши, и у Лилечки. Все к лучшему.
А потом случилась история с папой. Он всегда любил Лилечку, всегда ее отмечал – рука легкая, голова светлая, умеет думать, чувствовать, где болит, как болит, когда подойти, когда лучше не трогать. Папа говорил, что многие врачи Лилечке в подметки не годятся. А еще говорил, что Лилечку надо поддержать, помочь, и настоял, чтобы за ним ухаживала именно она.
Лилечка в тот день, когда папа умер, сорвалась. Потом говорили, что вроде бы из-за того влюбленного мужчины, из пациентов. Вроде бы он ее бросил – может, увидел в ней чревоточинку, может, еще что…
Им стало плохо одновременно – папе и Лилечке. Папа умирал, а Лилечка пила в сестринской. Папу не откачали, Лилечку, к счастью, спасли. Хотя, к чьему счастью? Уж точно не к ее и не к папиному.
Если бы оперировал не Женечка, если бы его выхаживала не Лилечка, а другая медсестра. Если бы…
Мама во всем винила этих двоих.
– Если они появятся на похоронах, я их голыми руками растерзаю, – сказала она.
Женя был слишком труслив, чтобы ответить за ошибку. По официальной версии, он слег с гриппом и никак не мог стоять у гроба любимого учителя. А Лилечка…
Она сгорела. Пьяная, на собственной кухне. Не от сигареты – она не курила. Видимо, хотела протрезветь – пошла варить кофе. Во всяком случае, рядом с ее обугленным телом валялась турка. Так что ее тоже на похоронах не было.
Медсестры шептались, что Лилечка покончила жизнь самоубийством, но мама в это никогда не верила.
Этот вопрос: «Кто виноват?» – мучает меня до сих пор. Я считаю, что Маркуша. Кстати, у него все в жизни сложилось хорошо. Он занял папино место, родил еще одного ребенка, стал не менее, а то и более знаменитым, чем папа. И жил спокойно. Продолжал нравиться женщинам. У него появилась мудрая улыбка с прищуром. И «соль с перцем» в волосах ему удивительно шла. И дети были умненькие, и жена красавица.
Но это не важно.
Я хотела быть врачом, а пошла в педагогический.