Случалось попадать под обстрелы и бомбёжки, нарываться на внезапные вспышки ксенофобии, присутствовать при переворотах. Я не привык к стрельбе и взрывам, но перестал пугаться их понапрасну. Не каждый раз удавалось понять, кто и за что воюет, поскольку не о всякой бойне сообщали потом по телевизору. И не понимая причин, я вдруг отчётливо понял мерзость войны. Да, вовсе не гниющие трупы навсегда отвратили меня от неё, а тупая бессмысленность.
Я остался индивидуалистом, но чувство глобальной несправедливости выросло в убеждение. Однако, даже обладая знанием, я не пытался изменить мир. Индивидуалист с убеждениями – не может стать чем—то большим, нежели критический наблюдатель событий.
– 4-
Скоро я понимаю, что все известные мне переходы для гоблинов не секрет. Я уже больше часа мечусь по городам и странам, как костяной шарик по рулетке, но никак не попаду на зеро. Силы ещё есть, и я должен сбросить хвост, прежде чем они покинут меня.
Прибавляю, сделав ставку на скорость и выносливость.
Прага. Выскакиваю из метро «И. П. Павлова» и сразу прыгаю в трамвай. Кажется двенадцатый – то, что надо! Из трамвая выхожу в Бостоне, неподалёку от Массачусетского Технологического Института. Идёт дождь, но зонтик не достаю – с ним не побегаешь, а темп терять жалко. Несколько кварталов позади и я ныряю в супермаркет, на эскалатор. Поднимаюсь из метро в Харькове. С куртки льётся вода, волосы слиплись. Хорошо не зима. Ловлю удивлённые взгляды обывателей. Они смотрят на меня словно на придурка, умудрившегося как—то вымокнуть в метро. Ничего, граждане, там за спиной скачет ещё пара мокрых придурков. Опять трамвай, на этот раз в Ижевск…
Не отстают, злыдни. Прибавляю ещё. Где оно там, пресловутое второе дыхание? Сколько занимаюсь спортом, близко его не видел…
Вашингтон, станция «Арлингтонская». Где—то здесь хоронят отборных героев. Сажусь на жёлтую линию еду до «Пентагона» – основного поставщика отборных героев для Арлингтонского кладбища.
…Киев. Почтовая площадь. Поднимаюсь на фуникулёре в Тбилиси. Оттуда в Сингапур… Оглядываюсь. С тем же успехом я мог удирать по беговой дорожке тренажёра. Мало того, гоблины подтянули свежие силы. Их уже четверо. Для удобства, каждому из преследователей я придумываю подходящее внешнему виду прозвище. Агентур псевдоним, так сказать, присваиваю. Одного из новеньких я называю Крокодилом, второго Громилой.
Итак, всё гораздо серьёзней. Они знают куда больше моего, по крайней мере, несколько раз преследователи выходили наперерез, отсекая меня от удобных ворот. Правда, как вскоре выясняется, иногда это играет и в мою пользу – избыток знаний не позволяет гоблинам сразу сообразить, какие из ближайших ворот я выберу. Они распыляют силы, перекрывая те ходы, о существовании которых я даже не подозреваю. Да и держать в голове эту чёртову прорву переходов, наверное, не легко – то и дело один из преследователей пропадает, видимо, сверяясь с какими—то картами, или связываясь с начальством. Однако понемногу они всё равно берут верх – их попросту больше.
Про квартиру в Питере придётся забыть. Кто знает, сколько времени гоблины следили за мной? И, кстати, любопытно, кто же они такие? По большому счёту моей голове всё равно от кого получить пулю, но она размышляла сама собой…
***
Нет, я вовсе не ощущал себя всесильным демоном. Скажем, не мог проходить сквозь стены или становиться невидимым. Я опасался полиции – ведь в моём паспорте не было нужных виз. Не во всякой стране можно гулять спокойно. В иные лучше вообще не соваться. И ещё мне не хватало денег. Во всём их многообразии.
Наверное, я мог бы безумно разбогатеть. На одном лишь маршруте Медельин – Майами. Много ли тот кокаин весит? А стоит прилично. Но я не желал оказаться однажды в канаве с дыркой во лбу, и потому занялся более спокойным бизнесом.
Приходилось ли вам пересекать польскую границу на пригородном поезде «Брест – Тересполь» в середине девяностых годов? Тогда вы, наверное, слышали оглушительный хруст скотча – это срываются сотни повязок, которыми местные челноки привязывают к телу пакеты с контрабандным спиртом, словно палестинские мученики взрывчатку. Мне однажды пришлось. Это была единственная граница, которую я пересёк обычным манером, собираясь набрать на той стороне туристических буклетов для экспериментов с ассоциациями. Но, услышав хруст скотча, я забыл о буклетах и подумал, что не составлю слишком большую конкуренцию этим бедолагам. Что до закона, то на него я уже тогда смотрел косо.
Итак, я гнал водку полякам. Затем нашёл покупателей в Финляндии, где платили втрое больше. Спиртное таскал по пол—ящика – всё же мой конёк лёгкая атлетика, не тяжёлая. Зато таскал часто. В день совершал по десятку рейсов. Нашлись ещё кое—какие халтурки. Германские вьетнамцы брали у меня сигареты, французские русские – икру. В общем, денежка капала понемногу. На жизнь хватало. И на путешествия.
Как только появились деньги, я покинул родителей, с которыми давно перестал ладить. Саранск оказался вдалеке от многих проложенных путей, он не имел метро, да и вообще выглядел блекло. Так что я купил квартиру в Питере, где и стал жить один.
Я не заводил никаких животных, даже каких—нибудь рыбок. Не желал иметь не то что семьи, но и более—менее постоянной подружки. О детях даже не говорю. Вряд ли тут дело в одной лишь скрытности или образе жизни, состоящем из путешествий. Гораздо важнее, что мне не хотелось нести ответственность. Я до жути боялся её. Слова Маленького Принца засели в голове, словно высеченный из камня партийный лозунг. Ответственность! В ней всё дело и другие мне не указ, не пример. Те, кто заводят животных, семьи, детей, либо чихать хотят на ответственность (и таких я презирал), либо в состоянии с ней совладать (к этим я питал уважение). Что до меня, то чихать не хотелось, но и тащить этот груз сил не хватало.
Возможно, я попросту подводил философию под свой образ жизни – это всегда проще, чем менять жизнь. Не знаю. Говорят, а больше пишут, что человек нуждается в общении. Дескать, он и человеком оттого стал, что общаться научился, и общество оттуда же пошло, цивилизация. Сомневаюсь. Лично меня одиночество не тяготит. Ну, то есть я, конечно, общаюсь, но главным образом в сети. Удобно. Тем удобно, что можно слепить себе любой имидж.
Я слепил из себя разведчика. Годков накинул с десяток, литературу по теме почитал, но в основном брал знанием стран и городов. Там кинешь вскользь про партизанский Чиапас, здесь про погоду в Мальмё, и любую мелочь, вплоть до автобусных сообщений между никому неведомыми деревеньками в джунглях, при случае вставишь. Короче провёл я тусовку интернетную. Да так руку набил, что во время войнушки одной локальной, начал разведпрогнозы в сеть сливать. И все в точку попали. Газеты тогда обо мне написали. Приятно, хотя анонимность и не позволила насладиться славой.
Так что общения, если меть в виду обмен информацией и идеями, мне за глаза хватало. А живое общение, так сказать для души… я же в транспорте полжизни провёл, живее некуда. Ну и подружки, которые иногда оставались у меня ночевать.
Девушкам у меня нравилось. Ещё бы – по стенам всевозможная экзотика развешана, на столе деликатесы редкие, просто праздник гурмана. Да и привычные вроде бы вещи несли запах «Нэйшнл Джиографик». Бананы из Эквадора – гроздьями, спелые – не те, что дозревают месяцами в пути в брюхе балкера. Рыба с Ньюфаундленда или с рыбацких рынков Бискайского залива – не вмороженная в глыбу льда, свежая. Пряности из Азии, о которых у нас и не слышали. Бордосское вино из Бордо, хотя его, разумеется, можно купить в любом супермаркете, но из Бордо получалось аутентично. Девушки принимали меня за моряка. Вряд ли за капитана, скорее за какого—нибудь моториста. Я не разубеждал.