Леонид спал, развалившись на краю пледа. Тонкая струйка платиновой слюнки текла из уголка рта. Мышка тихонечко положила купюру около лица Таисии и окончательно погрузилась в наступающее утро.
Но Таисия не просыпалась. Ей было хорошо в царстве снов. Тепло и спокойно. Она не спешила выныривать из океана фантазий и сбывшихся мечтаний. Рояль скучал и ждал ее шагов, но она все спала и спала.
Потом вернулась мышка и растолкала Леонида. Они молча смотрели на замершую любовь. Так трудно любить костюм, который прячет душу. Но что делать, рукопожатие любви отменить невозможно. Если оно состоялось, никто во всех измерениях и вселенных не вправе его отменить, не в силах заставить забыть.
– Придется еще постараться, – решили мышка и паучок.
Несколько раз серая хозяюшка подпрыгивала, и вот наконец цепкий коготок ухватил тончайшую нить лунного света. Леонид приступил к работе. Он соткал тончайшую шаль, которая могла накрыть всю планету своим теплом и светом, но при этом уместилась в самых маленьких лапках мира. Мышка свернула шаль и, не позволив себе полюбоваться ее красотой, побежала искать душу. Она нашла ее, полусидящую в дальнем углу темнейшего из шкафов, застывшую и разбитую. Укрыла шалью, согрела и повела за собой.
Костюм почувствовал неудобство, волнение и странную пустоту. Но, как обычно, он был сильно занят, распределяя деньги по многочисленным счетам.
Но не тут-то было: мужчина, воспользовавшись занятостью костюма, тайно взглянул на лунную дорожку ночного неба. Взгляд приковался к Луне оковами дамасской стали, нырнув в светлую глубину спутницы Земли. Там он почувствовал шаги серенькой мышки и тяжелую поступь измученной души в легкой лунной шали. Мужчина снял престиж и уверенность, высокомерие прижал тяжелым дубовым столом к стене и вышел в окно офиса. Первый шаг на лунную дорожку был осторожным, но затем он осмелел и побежал за душою, увлекаемый зовом любви.
Он нашел спящую Таисию и замер, не шевелясь. Смотрел на нее, наполняясь жизнью. Душа кружилась в воздушном танце, расплескивая брызги лунного света, которые падали на старый потертый пол. Рояль ожил. Он вторил танцу новой светлой мелодией.
Таисия зашевелилась, но не вырвалась из плена своих снов. Мужчина встал на колени, обняв ее, едва касаясь, поцеловал в ландышевый затылок. Таисия вздохнула и открыла глаза.
На другом краю реальности надрывно вскрикнул костюм, теряя всю свою строгость и стрелки на брюках.
– Чем вы будете жи-ы-ыть… вы утеряли привычку добывать деньги! – рыдал он.
Но влюбленные не слышали его, купаясь в свете луны и своей любви, и только мышка отодвинула тысячную купюру подальше от вихря объятий: денежка пригодится, когда они разомкнут губы и оторвут взгляды друг от друга. Она хитро подмигнула Леониду. Паучок шутливо отсалютовал:
– Все понял, свяжу кошелек! А мухи есть?
– И мухи есть, и котлетки есть – ешьте, мои любимые, насыщайтесь. Одной любовью сыт не будешь.
Город вторил мелодии рояля, мелодии старых перекрытий.
Он жил своей особенной жизнью, не нарушая счастья избранных.
Любить Дракона
Дракон спал. Зеленовато-бирюзовая чешуя тускло поблескивала в свете очага, там и тут проскальзывали серебристые чешуйки – указатели пройденного пути и всего пережитого. Он был мудрый и наивный Дракон одновременно. Научился жить среди людей, прячась за невзрачной внешностью обычного человека. Лишь густая окладистая борода говорила о внутренней силе.
Он пошевелился во сне и выдохнул залп старого перегара.
Накануне выпито было немало. Он еле дышал и вздрагивал во сне. Сон не приносил отдыха, он лишь помогал прожить еще один день, уснуть без сновидений и не чувствовать боль. Как только она утихала, Дракон становился расчетливым скучным человеком в сером галстуке и серых носках. Яростно пересчитывая золотишко, поучал домашних бережливости. И они терпеливо натирали каждую монетку мягонькой фланелькой, складывая в огромные, обитые кожей сундуки.
Но когда наступали дни полной луны, его влекла неведомая сила в подвалы замка, и он открывал старую подружку, бочку столетней давности, заколдованную самым сильным заклятьем. Именно благодаря заклинанию вино не превращалось в уксус, сохраняя терпкость.
Дракон наливал первый бокал и долго дышал над ним, прежде чем первые капли тягучего, разжигающего страсти напитка касались неба и языка.
– Уф-ф… ж-ж-ж… жеж… – только и мог произнести он.
Дальнейший сценарий никогда не менялся.
Он пил крепко, не закусывая, веселясь и покупая дурацкие подарки всем, кто попадался на его пути. Вызывал трубадуров, читал стихи и смотрел на звезды.
И все бы ничего, если бы не жуткий запах, что он начинал источать, и жуткий недосып у всего замка, включая самую распоследнюю прачку, поскольку ночью Дракон не давал спать никому, а днем у всех были свои обязанности. И никто из обитателей замка не осмеливался пренебречь ими, памятуя со страхом об огромном пятне в главной торжественной зале. Это еще дедушка Дракона, знаменитый Херберт, увидев грязь на своем любимом камзоле, спалил прачку дотла. И стену завещал не отчищать. В назидание потомкам.
Дракон просыпался, подслеповато щурясь на единственный луч пыльного света из слухового оконца под самым потолком. Слабо начинал шевелить лапами и ползком двигался в подвал, к подружке.
Выходил он уже твердо и пританцовывая. И весь двор молча вздыхал, пряча глаза. А хозяин замка уже хрустел крыльями, вытягивался во всю длину, пощелкивая суставами:
– Э-эх, хороша жизнь! А сейчас – завтракать!
Стол мгновенно накрывался темным гобеленом с причудливой золотой бахромой и уставлялся всевозможными блюдами. Мясо Дракон любил жарить сам, никому не доверял. Плевал жаром прямо в тарелку и подгорелое, с кровью, медленно разжевывал, запивая крепленым из большого причудливого кубка. Пил. Смотрел по сторонам. Иногда спрашивал что-то неожиданное:
– Эй, голубчик, как тебя там?..
– Филимон, ваше драконство!
– Филин… что? Впрочем, неважно. Пойди, миленький, в библиотеку и скажи счетоводу, чтобы посчитал, сколько мы за прошлый год сахара съели.
– Слушаюсь… – только и мог ответить Филимон.
Хорошо, что уже к обеду веки Драконовы смежались, и он забывал о всех своих поручениях, а счетовод на глаз прикидывал на всякий случай, сколько сахару съели, да и забывал о вопросе на веки вечные.
К ночи Дракоша пробуждался с пустотой в желудке и вечным колоколом в висках, хрипло кричал в пустоту:
– А сейчас… танцы!
– Срамные?
– Нет! Сегодня современные.
И врубал танго.
Сам плясал до обморока и всех обитателей замка заставлял, кто давно служил уже и привык к тому, что движение – жизнь. А кто новенький, тот падал замертво.
Конечно, сейчас должен появиться мудрый положительный персонаж. Например, бабушка Дракона, добрая, слегка раздобревшая Старая Дракониха с подрезанными крыльями. И должна она тихо сказать:
– Жениться тебе пора, внучек.
Но даже я, сказочница, понимаю, что ни одна девочка на свете не заслуживает такого.
* * *
В одну из танцевальных ночей внезапно смолкла музыка и раздался громкий стук в дверь. Дракон издал низкий утробный звук, не сулящий ничего доброго окружающим и посуде.
Двери отворились, и на пороге появилась она – сорванный высоко в горах цветок на тонком стебельке с золотистыми локонами. Причудливые оборки на платье запылились. На ногах были тяжелые армейские ботинки.
Онемевшими губами слуги прошептали:
– Боже, хоть бы она была настоящей ведьмой… Мы тогда за Дракона были бы спокойны.
Как выяснилось, белокурая бестия обладала навыками чтения примитивных мыслей.
– Спокойно, – сказала она, – я лучше, чем ведьма. Я Хорошая Девочка! – и, воодушевляясь произведенным впечатлением, добавила: – Из приличной семьи.