То,чтоонраздваивался,одновременнопребываявразныхместах,
подымалсяна второй этаж, в то же самое время спускаясь на первый, созерцал
в одиночестве морские дали и в то же время содрогался всудорогахлюбовной
утехи,--всеэтоотнюдь не было проявлением каких-то особых свойств его
выдающейсяличности,какутверждалиподхалимы,инебыломассовой
галлюцинацией,какутверждалипротивники;просто-напростоунегобыл
двойник, точнейшая его копия, преданный ему, как собака, готовыйрадинего
на все -- Патрисио Арагонес, человек, которого нашли, в общем, случайно, ибо
никтоегоспециальнонеискал;случилосьтак,чтооднажды президенту
доложили:"Мойгенерал,какая-токарета,точь-в-точьпрезидентская,
разъезжает по индейским селениям, а в ней какой-то проходимец, выдающий себя
завас,инебезуспеха, мой генерал! Люди видели его печальные глаза в
полутьме кареты -- ваши глаза, мой генерал; видели его бледные губы --ваши
губы,мойгенерал;видели,каконженственной, подобной вашей, рукой в
шелковой перчатке бросает из оконцакаретыгорстисолибольным,которые
стоятнаколеняхвдольдороги,азакаретойскачутдвоеверховых в
офицерской форме и собирают деньгу за эту якобы целительнуюсоль.Подумать
только,мойгенерал,какоекощунство!"Но он не стал приказывать, чтобы
жулика немедленно покарали, а велел тайком доставить его во дворец, с мешком
наголове,чтобыниктонеспуталпроходимцаспрезидентом;акогда
проходимецбыл доставлен, генерал испытал странное чувство унижения, увидев
со стороны как бы себя самого,--унизительнымбылоположениекакого-то
равенствасэтимпрохвостом."Чертподери,ведь этот человек -- я", --
сказал он сам себе, хотя в то время это было далеко не так, тот человек даже
не умел подражать его властному голосу, и линия жизниналадонипрохвоста
былаобозначенасовершенно четко; вот это его и растревожило больше всего,
именно поэтому он не отдал приказа о расстреле негодяя:боялся,чтолиния
судьбы у того на руке может как-то повлиять на его собственную судьбу; мысль
отом, чтобы сделать Патрисио Арагонеса своим официальным двойником, пришла
гораздо позднее, когда он убедился, что этоопасениенеимеетподсобою
почвы. К тому времени Патрисио Арагонес уже успел преспокойно пережить шесть
покушений,приобрелпривычкушаркатьногами,намереннодоведеннымидо
плоскостопия ударами деревянного молотка по подошвам, страдал от шума в ушах
и от килы, больше всего зимою и чаще всего подутро,научилсявозитьсяс
золотойшпоройтак,чтоказалось,будтоперепуталисьвсе ее ремешки и
пряжки; это делалось для того,чтобытянутьвремянааудиенциях,якобы
пристегивая шпору и бормоча при этом: "Черт бы их подрал, эти пряжки, и этих
фламандских кузнецов, ничего не умеют делать!" Из балагура и говоруна, каким
онбыл,когда работал стеклодувом у своего отца, он превратился в угрюмого
молчуна, который не обращал внимания на слова, высказанные вслух, а впивался
в глубину глаз собеседника, чтобы вычитать в них то, о чем не былосказано;
онотучился с ходу отвечать на вопросы, и на любой заданный ему вопрос стал
отвечать вопросом: "А вы как думаете?" -- бездельник, праздный мошенник, еще
недавно промышлявший чудесамиисцелениякалекиубогих,онсталочень
деятельным,ниминутынесидел на месте, все время проворачивал что-то и
превратился в скупердяя, и смирился с тем, что должен брать женщин с налету,
как петух, и с тем, что должен спать на полу, одетым, без подушки, зарывшись
лицом в ладони; он отказался от личных тщеславных вожделений, от того, чтобы
быть самим собой, от того, что ему на родубылонаписано--выдуватьиз
стеклодувнойтрубкибутылки, чем он и занимался недолгое время, поддавшись
было благим намерениям; всенасветеонпроменялнасмертельныйриск,
которымотмеченажизньносителяверховнойвласти,риск,которомуон,
Патрисио Арагонес, подвергался на церемониях закладки первого камня там, где
никогда не будет положен второй, на церемониях открытия чего-то такого,где
онторжественноперерезалленточку,авокругтаки кишело врагами, на
церемониях коронования множества эфемерных и недосягаемыхкоролевкрасоты,
докоихоннесмел дотронуться как следует, ибо смирился со своим убогим
уделом: быть не собою, а видимостью кого-то другого;конечно,нескажешь,
чтоеготолкнуланаэтоалчностьиличто он отрекся от самого себя по
убеждению -- у него не было выбора, ибо должность пожизненного притворщика с
окладом в пятьдесят песовмесяц,возможностьжитькоролем,небудучи
таковым,былидарованыемувзамен смертной казни, -- чего уж тут крутить
носом? Но однажды ночью хозяин застал Патрисио Арагонеса подавленным,тяжко
вздыхающимвдушистыхкустахжасминанаберегуморя и, обеспокоившись
взаправду, спросил у Патрисио, что случилось, не отравил ли его кто во время
обеда или, может, его сглазили, что он такой пришибленный, начтоПатрисио
Арагонесотвечал:"Никакнет, мой генерал, хуже!" И тут выяснилось, что в
субботу он короновал королеву карнавала и танцевал снеюпервыйвальс,а
теперьникакненайдетдверь,вкоторуюможнобыло бы спровадить это
воспоминание, не найдет дорогу, по которой можно бы убежать от него, ибота
женщина--самаякрасивая женщина в мире, из тех, что хороши, да не наши,
мой генерал! если б вы ее видели! Итогдагенералсовздохомоблегчения
сказал,что это фигня -- так изводиться из-за бабы, но что он понимает -- у
Патрисио безбабье, и предложил похитить ту красотку, как он это делал не раз
со всякими недотрогами, которые потом с удовольствием жили с ним.