Если бы Джем искал свой тип девушек, он и она никогда бы не подошли друг – и чем больше она пребывала в Институте, она все больше понимала, как неловко они с Уиллом делают некоторые вещи. Яростно защищая Джема, ему постоянно приходилось наблюдать и за ней так, словно ему было не комфортно или больно. Нет, она была намного лучше, всего этого.
– Я просто подумал связать Сесилию и скормить ее уткам в Гайд парке, – сказал Уилл, откидывая мокрые волосы назад и одаривая Джема редкой улыбкой. – Я мог бы использовать тебя в качестве ассистента.
– К сожалению, тебе придется подождать с планами об убийстве своей сестры. Габриэль Лайтвуд ждет тебя внизу, и у меня есть два слова для тебя. Два твоих любимых слова. По крайней мере, если ты угадаешь их.
– Полный засранец? – спросил Уилл, – Абсолютный выскочка?
Джем ухмыльнулся.
– Демонический сифилис, – сказал он.
Софи с легкостью многолетней практики неся в одной пуке поднос, постучала в дверь Гидеона Лайтвуда.
Она услышала торопливые шаги и через мгновение дверь распахнулась.
Гидеон стоял перед ней в брюках, подтяжках и в белой рубашке с закатанными до локтей рукавами. Его руки были мокрыми, как если бы он запустил руки в волосы, которые тоже были влажными. Пару мгновений ее сердце бешено колотилось. Она заставила себя нахмуриться.
– Мистер Лайтвуд, – сказала она, – Я принесла вам пшеничные лепешки, которые вы просили. Бриджет так же сделала вам тарелку сэндвичей.
Гидеон отступил назад, позволяя Софи войти. Его комната была такая же, как и все остальные в Институте: массивная мебель, высокие окна, через которые открывался вид во внутренний двор. Софи чувствовала его пристальный взгляд в то время, как ставила поднос на стол у камина. Она выпрямилась и повернулась к нему лицом, сложив руки у передника.
– Софи, – начал он.
– Мистер Лайтвуд, – перебила она, – Вы нуждаетесь в чем – нибудь еще?
Он посмотрел н нее наполовину диким, наполовину грустным взглядом.
– Я хочу, чтобы ты называла меня Гидеоном.
– Я же сказала вам, что я не могу называть вас по имени.
– Я Сумеречный Охотник, у меня нет имени. Софи, пожалуйста, – он сделал шаг к ней, – До того, как я поселился в Институте, я думал, что мы сможем подружиться. Но после того, как я переехал сюда, ты стала холодно ко мне относиться.
Рука Софи невольно поднялась к ее лицу. Она вспомнила мистера Тедди, сына старого работодателя, и о его ужасном поступке. О том, как от поймал ее и прижал к стене, о его руках, двигающихся под ее корсетом, о том, как он шептал ей, что ей лучше быть дружелюбнее с ним, что так будет лучше для нее. Мысли об этом вызывали тошноту даже сейчас.
– Софи, – глаза Гидеона взволнованно прищурились. – Что случилось? Если я сделал по отношению к тебе что – нибудь не неправильное, что – нибудь неуважительное, пожалуйста, скажи, как я могу исправить это.
– Вы ничего не сделали. Вы – джентльмен, а я – прислуга; что – нибудь большее может означать близкие отношения. Пожалуйста, не ставьте меня в неловкое положение, мистер Лайтвуд.
Наполовину поднятая рука Гидеона опустилась. Он выглядел настолько грустным, что сердце Софи смягчилось. Я теряю все, а он ничего не теряет, напомнила она себе. Это было то, что она сказала себе поздно ночью, лежа на узкой кровати, и думая о паре глаз цвета штормового неба.
– Я думал, что мы друзья, – сказал он.
– Я не могу быть вашим другом.
Он сделал шаг к ней.
– Что, если бы я попросил тебя..
– Гидеон, – это был Генри. Он был запыхавшийся и одетый в ужасную полосатую желто – зеленую жилетку.