Жизнь отшельника, сглаженная сладостью, была не по душе, но работу он не любил ещё больше.
– Виталик! – услышал он голос матери из-за угла. Шаги приближались. Парень забежал в гараж. В тени стало легче дышать, в нос бил запах цвели. Иногда он прятался в гараже, и мать знала это. Когда он помогал деду, мать его не трогала, но если он прятался без дела, это заслуживало порицания. Виталик рассчитывал спрятаться за старым шкафом, но в этот раз, что-то подсказало ему иное место.
Тебя тут найдут, – сказал голосок подсознания. Парень глянул вверх, на чердачный люк. Виталию показалось, что наверху что-то упало, дёрнулось или зашевелилось. Какой-то звук, который манил его. Парень понял, что должен туда забраться.
Мать Виталика, Тамара, прошла вдоль дома, вытирая грязные руки о фартук. В старых башмаках и юбке, она была похожа на Золушку. Она оглядела двор, вошла в гараж, но сына нигде не было. Темнота в гараже заставила остановиться. Стали видны очертания предметов. В нос ударил запах старых тряпок и ржавого металла. Когда глаза привыкли, она зашла за шкаф, стоящий у стены. За ним никого не оказалось. Больше прятаться было негде. У неё на лице выступила вена, глаз дёрнулся. Со злостью она пнула старый ящик, мешавший пройти, и пошла к выходу.
– Виталик! – крикнула она, выйдя на свет. Никакого ответа. Она пошла по тропинке, ведущей к огороду. Мельком глянула через дорогу, на остатки сгоревшего дома. Тамара искала ребёнка, затем отправилась в огород, где было ещё одно место, чтоб спрятаться. Она была злой и недовольной, но даже не догадывалась, что именно сегодня Ужас проснётся окончательно.
Майор Дмитрий Суриков после работы прогуливался с собакой. Невысокий, широкий в плечах, крепкими руками он мог удержать собаку любой породы. Овчарка бежала с высунутым языком, натягивая поводок. Две лапы часто не касались пола, будто она старалась уподобиться человеку. Перед каждым деревом пёс притормаживал.
– Саймон! Donnerwetter[1], – крикнул майор и дёрнул за ошейник. В гражданской одежде, даже гуляя с собакой, он не расставался с оружием, ощущая телом исходящую от него прохладу. Собака давно стала напарником, оставаясь с семьёй, когда майор на работе.
Плавно рассеивало свет заходящее солнце и медленно плыло по чистому как озёрные воды, небу, готовясь скрыться. Фонари отбрасывали от собаки несколько теней. Они переплетались, и на полу образовалось подобие многорукого бога Сканду. Саймон обнюхал дерево, засовывая нос во все щели и продолжил исследовать местность. Суриков шёл дальше, думая о некоторых неприятностях. Однако он жил в спокойном городе и мог относительно крепко спать по ночам. Суриков любил контроль и часто показывал это примером. Он был твёрд, но справедлив. Умел признавать собственные ошибки. Он понимал, что должность начальника полиции возлагает определённые обязательства и определённые неудобства. Все преступники знали его в лицо, в подобных городках это не редкость. И это была одна из причин по которой он не расставался с оружием.
Он любил супругу, любил обоих сыновей. В отделении все относились к нему с трепетом и уважением.
Суриков посмотрел на собаку и припомнил как купил пса ещё щенком. Они были вместе уже много лет. Коричневого окраса, смышлёный он впечатлил хозяина, искавшего друга. Из багажника легковушки, в которой сидели четыре щенка, Дмитрий выбрал одного, приглянувшегося больше остальных.
Что-то в нём есть, – думал Дмитрий тогда, – этот без дела сидеть не станет.
Дмитрий уверенно делал такого рода выводы и в жизни. Он ушёл со щенком, довольный, как сытая кошка, лежащая на печи. Это было время, когда умерла его собака, линявшая как столетняя шуба в шкафу. Пёс был стар, и его можно было обнаружить, просто пройдя по следу из шерсти, как по коричневой скошенной траве. Дворняга по кличке «Батон», отправился в загробный мир, образовав в семье майора вакуум. Пустота угнетала и подавляла, но самое страшное, что он боялся к ней привыкнуть. Он привёл щенка в дом и на протест жены сказал, что такие собаки на вес золота, что он достал её по блату. Жена хмыкнула и запретила пускать собаку в дом. Дмитрий сделал вольер, так как будка не самое подходящее место для породистой овчарки. Пёс послушно подчинялся хозяину, проявляя дипломатические отношения к его супруге и детям. Он приветливо лаял, облизывался и будто знал все команды до рождения, как китайские игрушки со встроенной программой. Но в плохую погоду скулил и просил хозяина пустить на ночлег. Дмитрий, бывало, закреплял за собой такой подарок, пёс проскальзывал в приоткрытую дверь и спал на ковре. После нескольких таких ночёвок запрет на собаку в доме трансформировался на запрет собаки на кухне. Эти границы нахождения собаки постоянно менялись, в зависимости от времени года, настроения и количества людей в доме.
Всё это было недавно. Дмитрию казалось, что прошло всего несколько месяцев, хоть прошло уже два года. За это время он доверился собаке, словно прожил с ней всю жизнь. И вот, теперь уже взрослый пёс тащит Дмитрия по улицам, обнюхивая испражнения сородичей. Майор Суриков посмотрел в ясное пустое небо, которое наполовину почернело, и подумал, что для собак в плохую погоду не все привычки одинаково полезны. Он улыбнулся, глядя на пса, затем посмотрел на часы, и, дёрнув поводок, отправился в обратную сторону. Как полицейский он всегда был готов к трагедиям, понимал, что смерть реальна, её не избежать и его профессия обязывает не отворачиваться от трупа. Нервы покрепче, желудок тоже, хорошая реакция, и всё без проблем. Но то, что произошло этим летом, заставило его измениться.
В баре на одной из крайних улиц города играла музыка. Ветер разносил тихий джазовый ритм вдоль пустой дороги и колышущихся деревьев. Григорий Скрипач одиноко сидел за барной стойкой и держал в руке наполовину выпитый бокал пива. Круглые лампочки размером с мандарин встроенные в потолок, освещали небольшое помещение, отдалённо напоминавшее разделённый на несколько частей зал для выступлений. Было ярко и тепло, пахло пивом и сигаретами. Немногочисленные круглые столики, кроме двух, были пусты. Стол у окна занимала молодая пара. Парень что-то втолковывал девушке, оживлённо жестикулируя. Было видно, что он зол. Другой стол был занят четырьмя ребятами, один из которых с закрытыми глазами откинулся на обшитую дерматином спинку стула, его приятель держал рюмку в руке и готовился осушить одним глотком, ожидая волну горечи. Двое остальных беседовали, прислонившись лбами. Беседа больше походила на разборки в стиле американских вестернов. На столе стояли две пустые бутылки водки.
Такие компании в наше время собирались забить козла, не более, – думал Скрипач.
Мысль пронеслась у старика в голове и тут же исчезла, утонув в потоке влившегося прохладного пива. Он поставил стакан и устремил ясные, но слабеющие глаза на звук шаров. В дальнем углу бара играла компания, заняв оба бильярдных стола. Сквозь сигаретный туман старик видел парня в красной майке, который прицеливался кончиком кия в шар, приняв позу спринтерского бегуна перед стартом. Рядом с ним с сигаретой в зубах, мелом натирал кий его приятель.
– Ну как, папаша? – спросил молодой бармен старика. Скрипач был уверен, что этой фразой бармен хотел выпроводить его на улицу, но старался сделать это красиво, как и подобает хорошему служащему.
– Как всё стало грубо, – ответил Григорий и обвёл глазами бар, – кругом ощущается напряжение, тяжесть. Всё решается напором слов и силой.
– Сейчас такое время.
Бармен опёрся о стойку локтем и что-то смотрел в мобильном телефоне. Девушка, терпевшая парня, вскочила из-за столика и пошла к выходу, по пути надевая на плечо сумочку. Её волосы болтались на ветру, спадая на плечи кучерявыми завитушками. Парень пошёл за ней, пытаясь догнать её до того как она покинет пределы бара, но девушка уже выходила, открывая дверь. Старик повернулся к бокалу, выпил всё до капли, поставил его на стойку, оставив на внутренней стороне немного пены, которая стекала по стеклу. Старик негромко рыгнул и встал. Перед тем как выйти из бара он оглянулся на молодого бармена, покачал головой и сказал: