– Люди стали злыми, парень. И жизнь стала злой.
Бармен ничего не ответил, лишь кивнул, стараясь показать расположение к постоянному клиенту. Григорий вышел на прохладный воздух. Он сразу ощутил, как было душно в баре. На лампе фонарного столба, через дорогу, собиралась мошкара. Григорий закурил и поплёлся домой, шепча под нос слова мелодии своей молодости. Неожиданно он ощутил, что за ним кто-то следит. Неприятный холодок пробежал по спине. Он оглянулся, но никого не было, лишь парень с девушкой удалялись в обнимку вдоль пустой улицы.
– Гриша, это началось снова! – послышался голос.
От неожиданности Григорий едва не выронил сигарету. Он огляделся, но заранее знал, что голос исходит не от живого человека. Это был голос покойного брата, преследовавший его долгое время.
– Этого не может быть! – сказал Григорий пустой улице, – всё сгорело при пожаре! Два года назад в моём доме всё сгорело.
Григорий огляделся, чтоб не выглядеть глупо, но улица была пуста. Слева виднелись чёрные пики елей, высаженных вдоль трассы, напоминавших высокий забор. Вдоль улицы стояли фонари. Григорий ощутил себя одиноко. Голос больше не повторился. Старик медленно пошёл домой, но на душе у него было неспокойно. Воспоминания детства терзали и рвали его, как испорченная швейная машинка тонкую ткань.
В тот же вечер к дому на улице Берёзовой 35 подъехал КамАЗ. Он скрипнул тормозами, издал звук духового инструмента при остановке. Из пассажирской двери вышел молодой человек, поставил портфель на пол, достал небольшой пакет, после чего, поблагодарив водителя, отправился через дорогу. Водитель, Капелюх Иван Николаевич, вылез из КамАЗа, спрыгнув на землю, отчего чуть не выронил изо рта сигарету. Кости его не хрустнули лишь потому, что он постоянно был в движении и не любил сидеть без дела. Лицо сжалось от обильных морщин. Сплюнув под вишню, он пошёл к дому, через открытые ворота.
– Ну как? – спросила жена, – нормально?
Иван кивнул, снимая сапоги. В комнате было тепло и уютно. Довольное лицо Ивана выделялось в полумраке. Они с женой жили вместе более двадцати пяти лет, и одной улыбкой он мог сказать ей, что делать дальше.
– Два мешка, – сказал он и лукаво улыбнулся, с детской надеждой ожидая похвалы.
– Как же ты вынес? Это же не жменя. Охрана хорошая?
– Да, – сказал он и положил кепку на стол, горделиво поглядывая, как Надя крутится у плиты, – надо уметь.
Он помыл руки в миске с водой, довольный тем, что удивил супругу, затем сел за стол.
– Давай мне, подкрепиться что ли, – он сделал заметную паузу, во время корой почесал подбородок, – и запить что-то.
Нина улыбнулась, поставила на стол дымящуюся кастрюльку картошки в шкурках.
– Вина наберёшь? – спросил он. По тону это больше напоминало утверждение. Нина не ответила, поставила на стол две сосиски и продолжила чистить лук для завтрашнего борща.
– Значит, нет? – удивлённо спросил он, затем встал и вышел из дому. От лёгкости не осталось и следа. Вернулся он через десять минут с пластиковой бутылкой бордовой жидкости, сел за стол, поставил бутылку рядом, молчанием показывая право на выпивку. Осадок со дна бутылки немного приподнялся, как речной ил, и развеялся по всему объёму. Иван налил немного в стакан.
– Ну, за удачный урожай, – сказал он и осушил стакан до дна. Лицо снова сделалось добрым, отчасти потому, что жена не возражала. Он закусил сосиской и начал чистить картошку.
Через три дня Иван откроет счёт несчастным случаям.
Ночью Женя Майков проснулся от головной боли. Он был весь мокрый. Женя скинул одеяло, его обдало прохладным воздухом. Он сел, не понимая, что могло произойти. Тело словно горело. Его качало, к горлу подступила тошнота. Было ощущение нереальности. Опираясь о стену, он дошёл до комнаты матери. По коридору разносился её храп.
– Мама, – крикнул он. Никто не ответил. Женя включил лампу в коридоре. Внутренний голос подсказывал, что он болен не на шутку. Стоило будить мать и кричать во всё горло, пока он ещё мог. Он крикнул. Мать вышла из комнаты с заспанным лицом, на ней висела ночная рубашка, волосы растрёпаны, глаза полуприкрыты.
– Что случилось?
– Мне плохо, мама. У меня температура, – простонал Женя, хоть и не был уверен в лихорадке. Он чувствовал озноб по всему телу. Его бросало то в жар, то в холод.
– Ну ка, открой рот, – сказала мать. Женя послушно показал покрасневшее горло. Мать глянула, потрогала лоб.
– Сейчас принесу градусник. Иди в комнату и ляг на кровать, – сказала она и пошла на кухню, где в ящике была коробка с лекарствами. В мыслях уже было неспокойно. На лицо несколько признаков ангины, или, но она не была уверена, ГРИППа. Она спешно вошла к нему, махая градусником, словно волшебной палочкой.
– Завтра поедем к врачу, а сейчас я дам тебе анальгин. Выпей таблетку, и ложись спать. Когда же ты мог простудиться?
Она села рядом на кровать.
– Не знаю, – хрипло сказал Женя и поморщился от боли в горле, – грудь тоже болит. Дышать сложно.
Женя припомнил, как гулял сегодня с Виталием, как называл его «Тубус», как сказал, что нашёл скунса и глупый толстяк поверил. После этого Женя отправился гулять, виделся с приятелями, ходил на стадион. Что же вызвало подобное самочувствие? Может его продуло?
Глаза матери округлились, сон покинул её окончательно.
– Я оставлю дверь открытой, – сказала она, стараясь успокоить сына, – утром будем тебя лечить.
Она посмотрела на шкалу градусника. Тридцать восемь. Недовольно покачала головой.
– Я сделаю лечебный чай.
Мать встала, внимательно рассматривая градусник. Она шагнула к выходу, сзади послышался стон. Женя вырвал на пол всё, что ел на ужин. После этого он упал на подушку обессиленный, на губах остались кусочки еды. Глубокий вдох, после продолжительной рвоты, принёс короткую передышку.
Боже, я сейчас умру.
Подобная мысль не пугала его, а просто воспринималась, как один из вариантов облегчения. Состояние было тяжёлым. Наталья побежала звонить врачу.
В два часа ночи приехала скорая и увезла Женю в больницу. Мать поехала с ним. В палате ему поставили капельницу.
– Есть подозрение на кишечную инфекцию, – говорил врач. Женщина стояла в коридоре, поправляя наспех надетую поверх кофты куртку. Её сын лежал в палате, без света, лишь лампа в коридоре слабо освещала стальные койки. В коридоре за столом сидела дежурная сестра.
– Мы сообщим, как только будут улучшения, – заверял врач. Лицо Натальи оставалось серым. Она думала только о сыне, о его самочувствии и о том, что делать. Остаток ночи она не могла спокойно спать. Женя пролежал в реанимации до субботы.
Глава 3
Первое самоубийство
14 июня, суббота.Город всегда хранит тайны, но ничто не остаётся тайным вечно. Как песок сквозь руку, просачиваются крупинки слов, складывающихся в предложения. Их подхватывают, возносят на руках к небу, и вот уже словесный ветер оповещает о новых событиях соседям. Об этом узнаёт продавщица в магазине и говорит любовнику, который под видом входа в интернет на тридцать минут в день ходит удовлетворить свою похоть. Маленький город выдаёт информацию как болтливая старушка в подъезде на скамейке, которая недовольна цветом листьев. Вы узнаете все негативные стороны без лести и приукрашенной комплиментами лжи. Проблема в том, что преимущества обычно не долетают до ушей обывателя. Город заражается информацией как организм, больной гриппом. Всё, что происходит, перекручивается, переваривается и подаётся на стол в мерзком виде. Но человек принимает всё как есть и, отшлифовав информацию, пускает её дальше, следующему, как теннисный мячик. Так пополняются ряды людей с довольными, улыбающимися лицами, которые знают секрет и с радостью раскрывают его.
Смерть в городе не останется скрытой, если это произошло не у вас в тёмном подвале, служащем могилой для тайн. Часто родители, приставив указательный палец ко рту, предостерегают детей от болтовни и те молчат, особенно если секрет ребёнка был связан с отцом посредством инцеста. Но иногда по секрету говорят лучшему другу и тайна оживает, как увядший цветок, который пересадили в новый горшок, стали поливать и удобрять.