Глава 4
Дорогая мама,
ты – в Нью-Йорке, наслаждаешься жизнью! Мам, я так тобой горжусь! Ты просто чудо и пример для всех нас. Это сарказм, если ты еще не поняла. Но я и в самом деле горжусь, что ты наконец поехала в отпуск, пусть даже это на самом деле и не отпуск, а, скорее, библиотечная командировка. Но нам пришлось ради нее принести в жертву целую неделю нашей жизни, потому что, если честно, время с папой для нас не приоритет. Мы сейчас с ним, и он изо всех сил работает аниматором. Из чувства вины он купит нам все, что мы попросим, и я предам себя и свою страну, если не выйду из всей этой истории с новой машиной. Это по крайней мере. А Джо клянчит поездку в космический лагерь. Представляешь? Я так им горжусь. Не знала, что в нем это есть. А тебе досталась какая-то жалкая неделя в Нью-Йорке, и остановилась ты, наверное, в каком-нибудь дешевом отеле в пригороде и ночи напролет читаешь книжки.
Тебе надо было взять меня с собой. Я бы научила тебя, как нужно проводить отпуск. Мы бы ходили в спа – не в маникюрный салон за $12, а в настоящий спа, куда ходят звезды. Мы преобразили бы твою внешность, потом отправились бы ужинать в «Бальтазар», а после – на мюзикл «Гамильтон»[20]. Мы бы ели пиццу на тонком тесте, которую можно сложить пополам, ходили бы по музеям, и ты разрешила бы мне пить белое вино.
А вместо всего этого чем я занимаюсь? Примерно тем же самым, что и в твоем присутствии. КТО-ТО передал папе список летних правил нашего тренера, и я соблюдаю режим дня и в каждый прием пищи ем салат. А еще, когда мы только вошли в его квартиру, везде стояла диетическая кола, и я очень обрадовалась. Но не успела я зайти в ванную причесаться, диетическая кола взяла и исчезла. Ты что, написала ему смс и сказала отовсюду ее убрать? Как ты можешь настолько ненавидеть диетическую колу, мама? Это же фундамент Америки! Почему ты так сильно ненавидишь нашу страну?
Папа сказал, что я могу пить колу один раз в первой половине дня, но только после тренировки. И что вместе с колой я должна буду выпивать порцию витграсса[21]. А я сказала: «И где мне брать сок витграсса? Может, из аппарата с газировкой в нашем бассейне? И где он там стоит – рядом с замороженными лимонадами?» Он спросил: «Что, у твоей команды нет соковыжималки?» Я не шучу, мам. (Правильнее было бы написать, что я офигела, но, чтобы не нарываться, я использую корректный лексикон и пишу, что я не шучу). Я ему, такая: «Эй, алло, на какой планете у школьной команды есть своя соковыжималка?» В ответ он показывает мне статью из «Harvard Business Review»[22], который он, типа, регулярно читает, про то, как производитель соков вывел тренировочный процесс команд Национальной футбольной лиги на рекордный уровень эффективности. А следом он идет прямиком в Amazon и – без дураков – покупает нашей команде соковыжималку для витграсса.
Он с другой планеты, мам. С планеты богачей. Но слушай, не все так плохо, потому что теперь у моей команды есть соковыжималка, а я стала обладателем подписки на «Harvard Business Review». Кроме того, я уверена, что правильно использовала в абзаце выше выражение «вывел на рекордный уровень эффективности», так что взаимная выгода налицо! Папа покупает нашу любовь, я наращиваю словарный запас, команда получает соковыжималку. Только вот ты опять остаешься ни с чем. Я должна напоминать тебе об этом, потому что так делают во всех фильмах для подростков.
Чтобы тебя немного утешить, скажу вот что: когда ты мне присылаешь сообщение и говоришь, чтобы я начинала читать следующую книгу, у меня такое чувство, что ты никуда не уехала. Не очень хорошее чувство. Спрячь ремень – я буду читать. Просто немного впитаю в себя историю любви жены сенатора и ее богатого женатого любовника.
Согласно твоим инструкциям я должна читать «Воровку книг». Я прочитала первую главу и должна тебе сказать – это МРАК! Вот тебе совет, мама: если один из главных действующих лиц – Смерть, это чтиво не для лета. Если ты когда-нибудь в каком-нибудь журнале в списке рекомендуемых на лето книг найдешь произведение про Смерть, покажи мне этот список. А пока этого не произошло, я буду снова перечитывать «Сумерки», потому что если уж мне и становиться мрачным готом, то хотя бы сексуальным.
А что? Зато я читаю!
С любовью,
твоя витаминизированная дочь Кори.А Нью-Йорк – точно такой же, какой был много лет назад, и одновременно – совсем другой. Центральный вокзал – все та же смесь грязи и блеска. И устричная никуда не делась. И так же шумно, и та же постоянная движуха. Но одеваться стали иначе. Магазины – новые. Я начинаю ощущать, что теряюсь в знакомом месте.
Я иду по гулким переходам, ищу правильный выход на улицу и пытаюсь не выглядеть потерянной. Последней каплей для меня стал турникет, в котором я застряла вместе со своим чемоданом. В этой точке хладнокровие меня покинуло. Привет, Нью-Йорк! Давай разжуй и выплюнь очередную наивную деревенщину!
На прошлой неделе, когда я намекнула Талии, что приеду, она сказала мне, что от ее квартиры до Колумбийского университета – как до луны, и попыталась уговорить меня плюнуть на конференцию и употребить это время на «шатание по квартире с томным видом и бокалом вина». Даже во время голодовки я не смогла бы иметь томный вид, так что я решила придерживаться своего плана. В мире есть гораздо более страшные вещи, чем час на поезде в одну сторону. Я могу почитать по дороге и насладиться покоем.
Но сейчас час пик, и я с трудом втискиваюсь в поезд метро, идущий со всеми остановками, потому что первые два экспресса оказались такими набитыми, что туда даже мой чемодан бы не влез, не то что вся я. А дальше произошло то, что заставило меня забыть о покое. В вагоне так плотно, что необязательно даже держаться за поручень – упасть невозможно. Колеса моего чемодана, которые очень к месту, когда нужно бежать по аэропорту – а я этого никогда не делаю, кстати, в вагоне становятся смертельно опасными. На каждой остановке – а их не меньше четырехсот – чемодан иллюстрирует принцип «движущееся тело стремится продолжать движение» и упирается в моего соседа, ударяя ему в голень. Я пытаюсь держать чемодан ближе к себе, но на меня напирает качок, стоящий сзади меня. На плече у него висит огромная спортивная сумка с вещами, которая бьет меня по почкам каждый раз, когда он решает сместиться на сантиметр-два. И вот так мы едем. Мой чемодан бьется в чужие голени; спортивная сумка, набитая камнями, бьет меня, а совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки, на сиденьях сидят восемь мужчин среднего возраста в костюмах, расставив ноги так, словно они у себя дома в удобном кресле. В левой руке они держат идеально сложенные вчетверо газеты, а правой – изо всех сил сжимают телефоны. Вот такое маленькое чудо – ехать в метро сидя. И я уже начинаю горестно сожалеть, что мне это чудо недоступно, как вдруг в вагон входит беременная женщина с животом размером с маленькую нейтронную звезду. Толпа расступается. Она вся потная, широкая и совершенно не похожа на богиню плодородия, но сначала один, потом второй и вот уже третий мужчина встают со своих сидений в состоянии, похожем на панику. «Мэм, – зовет каждый из них, – не хотите присесть?» Она хочет, и тот мужчина, кому не повезло действительно пожертвовать своим местом, убирает телефон и держит ее огромную сумку до конца поездки.
Как же этот спектакль порадовал мое сердце! А ведь он повторяется по тысяче раз в день. Нью-Йорк – город, который никогда не сидит.
Когда мы наконец доезжаем до района Бруклин-Хайтс, я вылетаю из вагона, как пробка из шампанского. Несколько раз я поворачиваю не туда, оглядываюсь и в конце концов достаю телефон и на каждом углу сверяюсь с навигатором. К счастью, это Нью-Йорк и здесь невозможно кого-то чем-то удивить. По крайней мере, на меня внимания точно никто не обратит.