«Без сомнения, и эта сердечность тщательно рассчитана», – подумала Сервилия, испытывая боль.
– Твой сын? – спросил ее Цезарь через плечо Брута.
– Да.
– Есть ли у тебя сыновья от Силана?
– Нет. Только две дочери.
Одна бровь взлетела вверх. Цезарь усмехнулся. И вышел из комнаты.
После его ухода беседа как-то не клеилась, всем стало скучно. И задолго до обеденного ча-са дамы начали расходиться. Сервилия нарочно медлила, чтобы уйти последней.
– У меня есть дело, которое я хотела бы обсудить с Цезарем, – обратилась она к Аврелии, стоя у порога.
Брут прятался за ее спиной, кидая робкие взгляды на Юлию.
– Для меня было бы неприлично явиться на прием вместе с его клиентами, поэтому я по-просила бы тебя организовать нашу личную встречу. И чем скорее, тем лучше.
– Конечно, – сказала Аврелия. – Я извещу тебя.
Аврелия ни о чем не спросила. Даже виду не подала, что ей любопытно знать, о чем Сер-вилия хочет говорить с Цезарем. «Вот женщина, которая не лезет в чужие дела», – с благодарно-стью подумала мать Брута и ушла.
Хорошо ли опять оказаться дома после пятнадцати месяцев отсутствия? Цезарь уезжал уже не первый раз и не на самое продолжительное время, но на сей раз он отсутствовал официально. В этом ощущалась некоторая разница. Поскольку губернатор Антистий Вет не взял с собой в Дальнюю Испанию легата, Цезарь был вторым по значению римлянином в провинции. Как следствие – судебные разбирательства, финансы, администрирование, одиночество, стремительные поездки из одного конца Дальней Испании в другой. Нет времени, чтобы установить дружеские отношения с другими римлянами. Вероятно, поэтому и получилось, что единственный человек, к которому Цезарь почувствовал там симпатию, не был римлянином. Да и сам Антистий Вет не испытывал добрых чувств к своему помощнику, хотя они неплохо ладили и даже иногда за обедом вели деловые разговоры, когда им доводилось встретиться в каком-нибудь городе. Единственная трудность, которую Цезарь испытывал из-за того, что был патрицием из рода Юлиев Цезарей, заключалась в его отношениях с начальством. Все его начальники слишком хорошо сознавали, насколько он выше их по происхождению. Для любого римлянина выдающиеся предки означают куда больше, чем все остальное. И еще Цезарь постоянно напоминал им Суллу. Древний род, блестящий ум и эффективность, поразительная внешность, ледяной взгляд…
Так хорошо ли вновь оказаться дома? Безупречный порядок в кабинете. Все поверхности блестят чистотой, все свитки на своих местах – в корзине или отделении ящика. Ничто не меша-ет любоваться столешницей письменного стола с врезанным в нее замысловатым узором из ли-стьев и цветов. На столе – лишь чернильница из бараньего рога и глиняная кружка для перьев.
По крайней мере, первые минуты появления в родном доме оказались более терпимыми, чем предполагал Цезарь. Когда Евтих открыл дверь приемной и он увидел компанию тарато-ривших женщин, первым побуждением Цезаря было бежать, но он тотчас понял, что это отлич-ное начало. Ощущение пустоты этого дома без его дорогой Цинниллы останется в нем, внутри, и об этом не потребуется говорить вслух. Рано или поздно маленькая Юлия упомянет о своей матери, но только не в эти первые мгновения, а спустя некоторое время, когда его глаза уже привыкнут к отсутствию Цинниллы и не будут наполняться слезами. Цезарь уже и не помнил, когда в этой квартире не было Цинниллы. Она жила здесь как его сестра, пока не достигла того возраста, когда могла стать его женой. Она была частью его детства и поры созревания. Бесценная женщина, которая теперь стала прахом в холодной, темной могиле.
Вошла его мать, спокойная и отчужденная, как всегда.
– Кто распространял слухи о моей поездке в Италийскую Галлию? – осведомился Цезарь, устанавливая кресло для нее рядом со своим.