– С женой-то? Да давно уже не жена она мне. И, наверное, и не была никогда. Слышал, что замуж ещё дважды выходила, последний муж ей вроде как по пьяному делу нос сломал… Нет мне интереса за жизнью её следить, Валя, свою хочется отстроить, наладить хоть как-то… Ведь на свободу через полгода уже… Да и что мы всё обо мне да обо мне, а? Лишнего я тебе тут сболтнул чуток, ты уж не пыли, смотри. Лучше расскажи мне, что за краля у тебя появилась. Да не боись, не буду я палки в колёса вставлять. Если по-честному всё, по-настоящему, то я только «за»…
– Хорошая женщина, Коль, душевная такая, – Валентин стряхнул с себя оцепенение, достал из кармана карточку и протянул Кольке. – Вот карточку прислала на прошлой неделе. Карточка, правда, странная, старая, наверное – видишь, тут кто-то сидел с ней рядом, кусок пиджака торчит. Как будто отрезала кого-то. Но зато она тут молоденькая такая, симпатичная очень. Но не это главное, Коль. Главное, что понимающая! Пишет: «Мне важно, чтобы человек ты был непьющий, хозяйственный, чтобы всё в дом приносил, уважал чтобы…» Ты понимаешь, не осуждаю тебя, Валентин, говорит, ошибки со всяким случаются…
Колюха смотрел на протянутую фотку и не слышал, что говорит ему приятель. С обрезанной фотокарточки на него с нежной и радостной улыбкой смотрела его змеюка-жена, Елена, Алёнушка, тварь бессердечная, сучка развратная… У самого края карточки торчал кусочек его, Колькиного пиджака. На годовщину фотографировались… Давно это было, точно не меньше пятнадцати лет…
Кровь ударила Колюхе в голову, стало тяжело дышать. Он потянул ворот рубахи и услышал голос Валентина, который говорил так обстоятельно, как будто не про личное рассказывал, а доклад на собрании читал…
– Пишет, что и сама тоже ошибалась, и раскаивалась сильно, и жалела потом, только поздно было. И за последние годы поняла многое, и многое обдумала. Говорит, главное, чтобы человек был с добрым сердцем, а сколько денег у него в кармане – неважно… И вроде искренне всё говорит, понимаешь… Ну, как она тебе, Коль?
Колюха протянул фотокарточку Валентину, поднялся, взял свои сигареты, сунул одну в рот, зажал её зубами и сказал сдавленно, без всякого выражения:
– Нормальная баба, Валь, ничего так. Ты пиши ей, пиши. Время покажет…
Два письма
…В один и тот же декабрьский день, где-то накануне Нового года, когда немногие оставшиеся романтики посылают друг другу нарядные красочные открытки с новогодними пожеланиями, к почтовому ящику подошли двое, Он и Она. Каждый из них нёс в руке конверт с письмом.
Она, прежде чем опустить письмо в почтовый ящик, ещё раз перечитала адрес на конверте, с лёгким удовлетворением отметив про себя, что все слова и цифры написаны красивым ровным почерком без ошибок и помарок. Он на письмо не смотрел, просто торопливо сунул его в узкую щель ящика, поднял воротник и быстро пошёл прочь.
Её письмо попало на почту только на следующий день, потому что в Борисоглебске выемка корреспонденции производится один раз в день, по утрам. Его письмо отправилось в путь уже через пару часов, потому что Питер – продвинутый город, и почта там работает оперативно. Всё-таки вторая столица, как-никак…
Первое письмо
"Дорогой Вадик, извини, что беспокою тебя… Всё-таки 5 лет прошло, много воды утекло, ты уже, наверное, почти и не помнишь меня – глупую наивную девчонку, которой когда-то писал нежные письма…
Интересно, как ты живёшь сейчас? Впрочем, меня это, конечно, не касается, я лишила себя права интересоваться твоей жизнью. Не знаю, простил ты меня или нет, но мне очень хочется, чтобы простил. За этим, собственно, и пишу тебе…
Время от времени мне вспоминается эта история, и на меня сразу же обрушивается чувство вины. Ведь всё-таки был у нас целый год нежной переписки! Были совместные планы, надежды, мечты! Помню всё: как обещал забрать меня с собой, когда освободишься, как хотел взять под свою защиту, укрыть от неприятностей и жизненных бурь…
Я поступила как предательница. Перед твоим освобождением рассказала про нашу историю сестре. Она меня высмеяла, сказала, что я просто дура, что связалась с зэком, что наша семья никогда не примет уголовника…
Я испугалась, посмотрела на наши отношения её циничными глазами, и мне показалось, что она права… Знаешь, я ведь была тогда на вокзале. Видела, как ты ждёшь меня. Ты был такой бледный, с кругами под глазами, плохо одетый. Сейчас-то я понимаю, что ты не мог выглядеть по-другому сразу после освобождения…
А тогда подумала: «Вот стоит уголовник, который писал мне нежные письма под чужую диктовку и неизвестно, что у него на уме".
Прости меня за то, что так и не нашла в себе мужества, чтобы подойти к тебе и хотя бы поговорить. Я искренне сожалею об этом.
Так получилось, что совсем недавно я встретила человека, которого полюбила. И по какой-то жестокой иронии судьбы он тоже оказался бывшим зэком, оставившим в тюрьме больше десяти лет своей жизни. Я узнала об этом уже после того, как полюбила его. Он замечательный человек, он предназначен мне Судьбой. Но, впустив его в своё сердце, я одновременно впустила туда и чувство вины. Вины перед тобой.
Я больше не думаю, что все зэки пишут нежные письма женщинам под чужую диктовку. Я не думаю, что все, кто сидит или сидел в тюрьме – это конченые люди. Во всяком случае, ты был не такой. И от мысли, что моя трусость и слабость могла уничтожить в тебе остатки простых человеческих чувств, перечеркнуть в тебе веру в настоящие отношения между мужчиной и женщиной, не зависящие от обстоятельств и условностей, мне становится больно и страшно. Страшно от того, что я натворила. По-настоящему.
Прости меня, Вадик. Прости, прошу. Я очень хочу, чтобы ты был счастлив. И знаю, что не смогу быть полностью счастливой, если ты не простил меня.
Алёна."
Второе письмо
"Здравствуй, Алёна!
Странно, что мне вдруг захотелось написать тебе через несколько лет после нашей истории. Если она была, конечно, "наша история"… Иногда вспоминаю о том, как мы писали письма друг другу, как я ждал этих маленьких листочков бумаги, сверху донизу исписанных твоим мелким почерком…
Для меня это было как дыхание свободы, как весточка счастья из большого светлого мира. А недавно нашел твою фотографию в бумагах. И вспомнил тот ужасный день на вокзале, когда ты не пришла. Сначала думал: ты опаздываешь, потом волновался – не случилось ли чего. А когда понял, что ты не придёшь – как будто провалился в чёрную яму, просто перестал видеть и слышать.
Я не виню тебя, Алена, нет! На самом деле я пишу тебе, чтобы поблагодарить за то, что ты тогда не пришла.
Наверное, мне надо было пройти через все ступени отчаяния, чтобы заслужить настоящее счастье и оценить его. Долгожданная свобода отправила меня в нокаут практически в первый день. Но если бы не этот удар, я бы вряд ли выстоял и вытерпел всё то, что ждало меня впереди: отсутствие работы, жестокость родных, безденежье, непонимание, одиночество.
Да я и не выстоял. Через два месяца после освобождения поехал за город, к морю – хотел вскрыть себе вены и утопиться, дурак. И почти осуществил задуманное. Меня спасла женщина. Студентка-художница, которая писала пейзаж неподалёку. Она перевязала мне изрезанные руки куском своей туники и проговорила со мной несколько часов, не выпуская моей руки ни на минуту.
Эта женщина сейчас моя жена. И если бы ты пришла тогда ко мне на встречу, я никогда бы её не встретил и никогда бы не узнал, на что похоже настоящее счастье.
Моя история со счастливым концом. Я благодарен за это Богу, Судьбе, и тебе, Алена.
Желаю тебе большого счастья, пусть Бог хранит тебя!
Вадим".
Несколько дней письма путешествовали по российским просторам, тряслись и покачивались, двигаясь навстречу друг другу в ящиках с почтой, в синих грузовиках с логотипом «Почта России», в почтовых вагонах.