Отношение к бытию было иным. Жили люди по собственному разумению и правилам местечкового социума.
В районном центре противоборствовали зло и добродетель, как, впрочем, и везде.
Гармонию мирного существования нарушал груз «двести» из Афганистана, где произошел военный конфликт, в котором участвовал Советский Союз.
Власти СССР решили внедрить прокоммунистический режим в дружественном Афганистане. Защищая и укрепляя южные границы, преданные сыны Отечества, сражаясь в боях за Родину, – гибли.
Косвенная же причина конфликта была до банальности проста и ужасна, как и все, что связанно с войной.
Задумка, – испытать новое оружие на территории дружественного государства и параллельно приобрести навыки ведения боя офицерами, не ведавшими Второй мировой войны, – стала главной целью.
Главарь исламского движения – деревенский проповедник мулла – возглавляющий пуштунов и потерявший глаз в борьбе за власть, обещал своему народу мир. Победив страну Советов, он планировал ввести на своей Родине шариат.
Войну Союз затянул надолго из-за жажды обуздать нерегулярные вооруженные формирования моджахедов, прозванных «душманами».
Для советского народа было неважно, какие причины для войны. Людей волновало одно, – их сыны гибли на чужбине.
Тела солдат привозили в цинковых гробах. Полтора десятилетия останки доставляли военно-транспортным самолетом по прозванию «Черный тюльпан», – груз значился «двести». С ранеными приходил груз «триста», «сотый» – с боеприпасами, деньги числились под номером «семьсот».
Государство отмазывалось от требований матерей, – разъяснить, ради каких целей отдавали жизнь их сыны, – присвоив посмертно звание Героя Советского Союза воинам афганцам.
В гробах оставляли окно, чтобы опознать погибшего бойца, а изуродованные тела доставляли закрытыми. Часто родственники не знали, кого хоронят.
Неведение давало робкую надежду, что сын жив или пропал без вести.
От осознания, что на войне убивали жизнь за жизнь, око за око, зуб за зуб, труп за труп, вырезали, якобы врагов, семьями – малых и старых, у солдат, вернувшихся на Родину, начались проблемы с психикой.
Участь защитников чужого отечества была предрешена. Они спивались, считая себя убийцами. Матери были несчастны, видя страдания сыновей, присягнувших государству не разглашать тайну о войне.
Прибытие груза «двести» было горестным и эпохальным событием, как и День Памяти.
На похороны отовсюду стекался народ. Отстояв часы, в ожидании проститься с воином афганцем, люди скорбели, не понимая, что за война на чужой земле уносит жизнь их сыновей.
За годы страна потеряла десятки тысяч солдат.
Призывники, не желая сражаться, без энтузиазма ждали распределения в места военных действий за рубеж, зная, как много молодежи полегло в пустынях Афгана.
Выбора не было. Попрешь против государственной политики, – сядешь в тюрьму за дезертирство.
Хочешь, не хочешь – убивай.
Повествуя о войне, я только означила время событий в романе, а речь пойдет об ином.
Цензура, в те времена, была жесткой и сдерживала СМИ, чтобы не распространять информацию о любых ЧП, дабы не посеять панику среди народа. Однако людская молва неутомимо разносила сведения о том или ином событии, которое с каждым новым рассказчиком обрастало сомнительно правдивыми эпизодами.
Глава II
Сон в руку
Лето, – время теплых дней и мечтаний об отдыхе.
В предрассветный час зеркальная гладь всё ещё отражала звёзды. В такую рань Потапу страшно хотелось спать. Угрюмый рыбак смачно зевнул. У него привычно заклинило челюсть. Умелым движением он вставил её на место, комично пошамкав губами.
Клубящийся туман скрыл дальний берег, и озеро казалось бескрайним океаном.
Потап вдохнул полной грудью молочные испарения, кончики пальцев чувствовали их липкую сущность. Дымка неспешно поднималась над серой водой, и заволокла паутиной облаков безбрежное небо.
Иллюзия присутствия сказочных персонажей: леших, русалок и различных водяных духов, прятавшихся под толщей воды, несомненно, будоражила воображение. Словно свинцовая, поверхность воды оберегала жизнь озерных обитателей, и только пузырящийся на глади болотный газ, указывал на их присутствие.
Изголодавшийся по рыбалке Потап дожидался восхода, который в одночасье отправит всякую нечисть на дно, освободит от гнетущего страха темноты и окончательно его разбудит. Он был на седьмом небе от счастья, что вырвался на свободу от рутинной ежедневной работы.
Деревянная лодка мерно качалась от бесконечного забрасывания удилища. В такие мгновенья Потап ощущал себя младенцем, нежащимся в люльке. Если бы не рыбацкий азарт, он сладко уснул бы в этой колыбели.
В надежде выловить крупного леща, он без устали следил за погружением поплавков, то и дело дёргал удочки в момент их малейшего крена. Наслаждаясь клёвом, он воистину грезил о наваристой ухе с добавлением водки, словно в жизни не ел ничего вкуснее.
Смоляная кудряшка выбилась из-под светлой кепки, желая засвидетельствовать торжество восхода. И вот… Тьма отступила.
Яркий луч коснулся кристально чистого озера, скользнул по глянцевой поверхности, будто конёк по льду, и ознаменовал восход неистовым светом, опалив роговицу заядлого рыбаря.
Шкипер опешил от развернувшегося зрелища и утёр брызнувшую слезу, прикрыл ладонью карие глаза и, щурясь от ослепительных вспышек на воде, боялся упустить момент истины, – победу света над тьмой.
При взгляде на зарево сквозь густые ресницы в зрачках заискрилось удовольствие, а гусиные лапки у глаз озарили счастьем дерзкое лицо.
Божественный очаг согрел одинокую душу и, испарив предрассветную мглу, отправил в небытие липкий страх темноты.
От солнечной лучины зажглось багряное зарево. Вспыхнув над лесом, кострище обрядило в алые платья, зацепившиеся за изумрудную шапку леса белоснежные облака.
Гладь озера вторила небесным переменам.
Ценитель природы обожал яркие минуты восхода, краше мог быть только закат. Дрожащее мохнатое зарево долго золотилось на горизонте, пока рыжее солнце не поднялось высоко над лесом.
В душе поэт, пахарь голубой нивы на мгновение застыл, чтобы испить до дна залитую солнцем чашу. Серебристые всполохи варварски слепили, мешали следить за остроконечными поплавками, которые, то и дело, меняя цвет, растворялись в свете солнца.
Гурман природных явлений не мог упустить момент коронования водяных принцесс. Кувшинки распустились и, обнажив прелести, выставили на суждение миру непревзойдённую красоту. Сверкая жемчужной росой, они катались на легких волнах непрестанно убегающих от лодки.
Не желая упустить момент поклевки, Потап урывками любовался янтарными и белоснежными лилиями, комфортно устроившимися на изумрудных сердцах.
Проснувшиеся комары, взяв высокую ноту, противно пищали над ухом, отрезвив мозг, впавший в негу от прохлады раннего утра. Рыбак отмахнулся от присосавшегося к губе упыря, но изголодавшееся по крови насекомое перебралось выше и впилось в густую бровь. Другой комар кусал тёплую щёку.
Потап, дёрнув удочку с ушедшим под воду поплавком, свободной ручищей раздавил хрупкие тельца вампира, измазав родной кровью пол-лица.
В ту же секунду крючок зацепил улов, согнув удочку в три погибели. Добыча не давалась в руки, застряв поодаль от лодки. Предстояло, как следует, повозиться.
Удильщик заправски повернул козырек на затылок, чтобы не мешался и, сидя на корточках, перебирал леску, подтягивая крючок с зацепившимся грузом к борту.
Мысль о крупном улове добавила азарта. Почесав вспотевшую макушку, он, не дыша, сунул рыболовный подсачек под добычу и поднял трофей на поверхность.