Вагнер задумался, обводя пальцем квадратики черепашьего панциря эксклюзивного малтфона, исполненного в единственном экземпляре и стоившего больше, чем его автомобиль. На самом деле он вообще не имел цены, потому что это – подарок Линды.
Время текло нестерпимо медленно, но он не решился обсуждать по телефону мучивший его вопрос. Тень брошена на одного из самых близких ему людей. И от встречи с глазу-на-глаз, на которую он летел зависело слишком многое – дело всей его жизни.
И вопрос был не в бизнесе. Не в могущественной промышленной империи, построенной этим жестким хладнокровным норманом. В последние годы он, Олаф Вагнер вложил всего себя в дело, крайне важное для жизни этой небольшой планеты.
Где-то внутри зарождалось беспокойство, перераставшее в холодный парализующий страх.
Откуда это?
Вагнер сглотнул пересохшим горлом и посмотрел на стол: на недопитый стакан янтарного виски; на плоский и гибкий, как глянцевый журнал, планшет с детской фотографией смеющейся Линды; на старинное серебряное блюдо с инжиром и испанскими мандаринами.
Едва заметное шевеление в правой ладони обернулось судорожной болью, словно рука сжимала сработавший электрошокер. Обычный сигнал вызова. Но рука больно ударилась о подлокотник, а вылетевший малтфон стукнулся в массивный квадратный стакан, перевернулся экраном вниз, и замер у серебряного блюда. Словно плоская черепашка пыталась спрятаться под столовый прибор.
Одолев тревогу, Вагнер поддел его мизинцем и уставился на экран.
Он! …Что это? Совпадение или закономерность? – подумал Олаф и понял, что в любом случае это недобрый знак. Затем уверенно нажал кнопку и поднёс аппарат, услышав знакомый доброжелательный голос, – Олаф, дружище, я не могу с тобой связаться. Ты куда пропал?
Вагнер молчал.
Зачем он спрашивает? Проверяет? Ведь наверняка знает, где я нахожусь.
Он ещё немного помолчал, обдумывая, что ответить, или что спросить и произнёс глухим сдавленным голосом, – Ты?
– Я, – послышался невозмутимый ответ. Вагнер помешкал, раздумывая, затем спросил:
– Ты что-то хотел? У меня мало времени. Я перезвоню тебе позже.
Раздался лёгкий выдох усмешки, – Это вряд ли получится. Ты совершил непростительную ошибку, всемогущий Вагнер.
Вагнер молчал, ошарашенно глядя на свою руку, что на глазах бледнела, вычерчивая узор аристократических прожилок. Тон собеседника наполнялся тяжёлыми нотками. – Слушай внимательно. Моё прошлое – это только моё прошлое. А ты поплатишься за самоуверенную дерзость. Прощай, Олаф. Мне искренне жаль.
Лавина бессильного ужаса пронеслась в сознании, сметая ещё теплившуюся надежду. Он понял всё. И хотел прокричать что-то сильное, важное, ранящее, оставляющее глубокий след, но наружу вырвался лишь бессвязный хрип, а из трубки послышался размеренный женский голос:
– В связи с начавшимся снижением, система безопасности произвела автоматическую блокировку всех спутниковых линий связи на борту. Приносим свои извинения. Разблокировка будет произведена автоматически, по завершению снижения.
Система безопасности, в разы превышающая уровень защиты всех известных авиалайнеров, специально разработанная для трёх эксклюзивных самолётов корпорации, сыграла с ним первую злую шутку. Вторая, роковая, произойдёт в ближайшие минуты.
Он уже понял, что катастрофа неизбежна, но пугало его даже не это. Хуже всего, что он не сможет сообщить Линде о том, кто виновен в случившемся. Он мучительно искал выход. И нашёл. Теперь главное – вспомнить. И главное – успеть. Вагнер дёрнул головой на противоположную сторону, где мирно дремал его секретарь, и заорал:
– Эдд! Срочно разыщи старшего стюарда!
Подхватившийся испуганный Эдд, вместо поиска стюарда вцепился в подлокотники и глупо моргал глазами. На крик примчался Янош, старший стюард, знавший Вагнера много лет и не слышавший ничего подобного.
– Мистер Олаф?
– У Вас есть доступ в кабину пилотов. Срочно войдите и громко произнесите…
Взволнованный стюард позволил себе перебить, – Да, мистер Олаф, но началось снижение, и теперь вход разрешён только при угрозе безопасности полёта.
– Сейчас и есть угроза, – злобно крикнул Вагнер, – Не смей перебивать. Входишь в кабину и чётко произносишь несколько раз, но не меньше трёх: Код двенадцать. Тритон. Объект номер семь. Ещё раз: Код двенадцать. Тритон. Объект номер семь. Ты понял? Повтори.
Янош, белый как полотно, произнёс дрожащим голосом, – Да. Но что это значит?
Теряя самообладание, Вагнер заорал, – Повтори-и!!
И он повторил слово в слово сбивающимся голосом.
– А теперь – выполнять!!
Янош метнулся по проходу, едва не сбив появившуюся на шум стюардессу. Открыв дверь электронным ключом, он неуверенно вошёл и стал позади пилотов.
– Руль высоты, – рыкнул второй пилот.
– Вижу. Не отключилось автопилотирование.
– Выключи принудительно.
Янош неуверенно произнёс, – Код двенадцать. Тритон. Объект номер семь.
– Что ты мелешь? – бросил второй пилот, – Не отключается.
– Этого не может быть, – сухо и уверенно произнёс капитан. В это время самолёт качнуло вправо.
– Вот чёрт. Блокировка руля высоты.
Янош, поняв что происходит нечто нештатное, но почему-то известное президенту корпорации, стал выкрикивать фразу, сказанную всемогущим Вагнером.
– Код двенадцать. Тритон. Объект номер семь! Код двенадцать. Тритон. Объект номер семь!
Пилоты косо переглянулись, и капитан спросил, – Он что спятил?
В это время самолёт дал резкий крен влево. Перебирая ногами, Янош ухватился за ручку двери кабины и выскочил в салон. Дверь захлопнулась, больно ударив плечо. Взору Яноша предстал Вагнер, прижавший к щеке малтфон, зацикленный в механическом повторе своей безумной фразы. У окна трясся секретарь, белый как молоко, с широко открытым ртом и совиными глазами. Две стюардессы пристегнулись ремнями к боковым креслам вдоль прохода, как и положено по инструкции.
Тут самолёт стало валить на другой борт. Стюард зашагал к ближайшему креслу, но его движения становились неверными и плавными, будто во сне. Он почувствовал, как отрывается от пола и медленно парит в воздухе. Заторможенный разум не поспевал за меняющейся реальностью. Пол медленно становился боковой стеной, а хвостовая часть уходила вверх. Истошно закричала одна из стюардесс. Янош медленно поплыл к окну, в сторону обвисшего на ремне Эдда. Он почувствовал кислый запах блевоты, но в этот момент его подбросило вверх – в хвост, ставший куполом нового, искривлённого ужасом пространства.
3. Осмотр в сквере
– А зачем туда столько народу? Варёный и Тюрина уже на месте, и Ерохин туда едет, – прервал задумчивую тишину старший лейтенант Байкалов, единственный из троих, сидевший спиной к водителю служебного микроавтобуса.
Двое сослуживцев, – худощавый скуластый мужчина лет тридцати пяти и русоволосая дама со строгим хвостиком на затылке, медленно выплывали из собственных мыслей. Водитель заложил круг на эстакаду и сидящих склонило к двери.
– А? Ренат? – напомнил о себе Байкалов.
Капитан Хабибуллин, оставшийся за старшего, поднял глаза, – Ерохин похоже в пробке увяз. А мы рядом были. И дорога с севера пока свободна, – он сделал паузу, сдвинув брови, – А Тюрина? …Ирочка? – капитан тяжело вздохнул, – Она же эксперт кабинетный, сам знаешь.
– Зато в лаборатории, как пчёлка жужжит, – вступилась за коллегу капитан Мурцева, – А материал систематизировать? Кто кроме неё? – она бросила взгляд в окно, помолчала, затем добавила, – Это ведь она нарыла эти трупы в ворохе висяков. Да еще как по полочкам разложила. Без её таблицы наш начальник может и не обосновал бы свою версию.
– Версию, возможно, и обосновал бы. Но без Ирочкиного материала, вряд ли бы её поддержал полковник. Списали бы всех поодиночке на естественные смерти. – Хабибуллин протяжно зевнул, прикрыв рот ладонью и встряхнул головой.