Татарский представлял
себе свое будущеепримерно так:днем- пустаяаудиторияв Литинституте,
подстрочник сузбекскогоиликиргизского,которыйнужнозарифмоватьк
очередной дате, а по вечерам - труды для вечности.
Потом незаметно произошло односущественное дляего будущего событие.
СССР, который начали обновлять и улучшать примерно тогда же, когда Татарский
решилсменитьпрофессию, улучшился настолько,чтопересталсуществовать
(если государство способно попасть в нирвану, это был как раз такой случай).
Поэтому ниокаких переводах с языков народов СССРбольше не могло быть и
речи.Этобылудар,ноегоТатарский перенес.Оставаласьработадля
вечности) и этого было довольно.
Итут случилось непредвиденное. С вечностью, которойТатарскийрешил
посвятить свои труды и дни,тожестало что-то происходить. Этого Татарский
не мог понять совершенно.Ведьвечность - так, во всяком случае, он всегда
думал-былачем-тонеизменным, неразрушимыми никакнезависящимот
скоротечных земныхраскладов.Если, например, маленький томикПастернака,
который изменилегожизнь, ужепопал в эту вечность, тоне былоникакой
силы, способной его оттуда выкинуть.
Оказалось, что это не совсемтак. Оказалось, что вечность существовала
только до тех пор, пока Татарский искренне в нее верил, и нигде за пределами
этойверыее,всущности, небыло. Длятогочтобыискренневерить в
вечность,надо было, чтобы эту веруразделяли другие,- потому чтовера,
которуюнеразделяет никто,называетсяшизофренией. А с другими -в том
числе и теми, кто училТатарскогодержатьравнение на вечность, -начало
твориться что-то странное.
Не то чтобы они изменили свои прежние взгляды, нет.Само пространство,
кудабылинаправленыэтипрежниевзгляды(взглядведь всегдакуда-то
направлен), стало сворачиваться и исчезать, пока от него не осталосьтолько
микроскопическоепятнышкона ветровом стекле ума. Вокруг замелькали совсем
другие ландшафты.
Татарский пробовалбороться, делая вид, чтоничегона самомделе не
происходит. Сначала это получалось. Тесно общаясь с другими людьми,которые
тоже делали вид, что ничегоне происходит, можно было на некотороевремя в
это поверить. Конец наступил неожиданно.
Однаждыво время прогулки Татарскийостановился узакрытого наобед
обувного магазина. За его витриной оплывала в летнем зное толстая миловидная
продавщица, которуюТатарскийпочему-то сразуназвал про себя Манькой,а
средиразвала разноцветных турецкихподелок стояла параобувинесомненно
отечественного производства.
Татарский испытал чувствомгновенного и пронзительного узнавания.Это
были остроносыеботинки навысоких каблуках,сделанныеизхорошей кожи.
Желто-рыжего цвета,простроченныеголубойниткойиукрашенныебольшими
золотыми пряжками в виде арф, они небылипростобезвкусными или пошлыми.