Внешне он изменился мало- разве что на
улицах стало больше нищих, авсе вокруг - дома, деревья, скамейки на улицах
- вдруг как-то сразу постарелои опустилось. Сказать, что мирстал иным по
своей сущности, тоже было нельзя, потомучто никакой сущности у него теперь
не было. Во всем цариластрашноватая неопределенность. Несмотряна это, по
улицамнеслись потоки"мерседесов"и "тойот", вкоторых сидели абсолютно
уверенные в себе ипроисходящем крепыши, и даже была, если веритьгазетам,
какая-то внешняя политика.
По телевизорумеждутем показывали теже самые хари, от которых всех
тошнило последние двадцать лет. Теперь они говорили точь-в-точь то самое, за
что раньше сажали других,только были гораздо смелее, тверже и радикальнее.
Татарский часто представлялсебеГерманиюсорокшестого года, где доктор
Геббельс истерически орет по радио о пропасти, в которую фашизм увлек нацию,
бывшийкомендантОсвенцимавозглавляеткомиссиюпоотловунацистских
преступников,генералыССпростоидоходчивоговорятолиберальных
ценностях, а возглавляетвсю лавочку прозревший наконец гауляйтер Восточной
Пруссии.Татарский, конечно,ненавидел советскую власть вбольшинствеее
проявлений, но все же емубыло непонятно -стоило ли менять империю зла на
банановую республику зла, которая импортирует бананы из Финляндии.
Впрочем,Татарскийникогданебыл большим моралистом,поэтомуего
занималанестолькооценкапроисходящего,сколькопроблемавыживания.
Никакихсвязей,которые моглибы емупомочь, у него не было,поэтому он
подошелк делусамым простым образом -устроился продавцом в коммерческий
ларек недалеко от дома.
Работа была простой, но нервной. В ларьке былополутемнои прохладно,
какв танке;смиром егосоединяло крохотное окошко, сквозь котороееле
можнобылопросунутьбутылкушампанского.Отвозможныхнеприятностей
Татарского защищаларешетка из толстых прутьев, грубо приваренная к стенам.
По вечерам он сдавал выручкупожилому чеченустяжелымзолотым перстнем;
иногда дажеудавалось выкроитькое-что поверх зарплаты. Время от времени к
ларькуподходили начинающие бандиты и ломающимися голосами требовалиденег
засвою крышу. Татарский устало отсылалих к Гусейну. Гусейн был худеньким
невысоким парнем спостоянномаслянистыми отопиатов глазами;обычноон
лежал на матрацев полупустом вагончике, которым кончалась шеренга ларьков,
ислушалсуфийскуюмузыку.Кромематраца,ввагончикебылистоли
несгораемый шкаф, в котором лежало многоденег и стояла замысловатая модель
автомата Калашникова с подствольным гранатометом.
Работаявларьке(продолжалосьэточутьменьшегода),Татарский
приобрелдвановыхкачества. Первымбылцинизм,бескрайний, как видс
Останкинскойтелебашни.Второекачествобылоудивительными
труднообъяснимым.