– Ага, гений… Полюбовался бы ты на гения, если бы я не ходил через Кудыкину гору за Сосисочным перевалом к Старой Колдунье! Еле ее уговорил… Но она не простую сказку ему в голову вбила, а сказку из иного мира! Все чисто, комар носа не подточит.
– М-да, пропали бы мы без тебя, Начальник! – запричитал Учитель.
– Господи благослови нашего Мэра! – поддержал признание и Батюшка.
С дальнего края стола подал голос и Смуфик:
– Ты просто незаменим, дядюшка!
И на этот раз Мэр не отчитал его за панибратское обращение.
В тостах прошел вечер, а на следующий день в мэрии сидел один Нарукавкин, остальные спали богатырским сном после празднования успеха. Поэтому никто не заметил, что столб пыли вдалеке на горизонте поднят чистокровной арабской улиткой, на каких полагалось скакать лишь специальным гонцам Сказочничества.
Гонец спрыгнул с седла, бросил поводья подбежавшему рассыльному и отрывисто распорядился:
– Присматривайте за улиткой!
Затем широкими шагами направился в мэрию. Там он застал одинокого Смуфа.
– Депеша из Главного Управления Сказок! – возвестил гонец сурово.
– Неужели? – прикинулся удивленным Нарукавкин. А душа его снова пела, пела… – Подождите господина Мэра, сейчас будет…
Мэр пришел заспанный, сломал печать из воска и развернул свиток. Физиономия его стала меняться (Нарукавкин побился бы об заклад, что уже видел дядю похожим на ошарашенного муравьеда). В письме сообщалось, что его снимают с должности и назначают на его место господина Смуфа Нарукавкина. Мэр некоторое время переваривал содержание письма, привычно прикрывая текст от племянника, который тоже по привычке норовил подглядывать над плечом дяди.
Несколько минут отбыли в небытие прошлого. Мэр наконец очнулся и подал свиток Учителю.
– Зачитать на площади, – сказал он и пошел к двери.
Перед его лицом зажужжала муха[6]. Мэр, уже Бывший, махнул рукой, поймал досадное насекомое и раздавил его в кулаке. Но и этого ему показалось мало, он бросил муху на пол и старательно размазал ее по паркету ботинком[7].
Через несколько дней Девица вошла в приемную, где раньше трудился Смуф. Сейчас его обязанности исполнял Бывший Мэр – бил печати, ставил входящие номера, раскладывал бумаги… Девица была настолько серьезна, что даже не стала французничать. Кротко поздоровалась:
– Добрый день, шеф.
– Привет, милая, но я уже не шеф.
– Для меня ты всегда останешься Шефом, шеф.
– Хм!
– Я пришла попрощаться.
– Ты уезжаешь?
– Да, в столицу. Буду работать личной секретаршей Критика-мясника. Он ждет меня на улице на белом пегасе.
– Ну, хоть ты от всей этой заварухи не в накладе, а даже наоборот… Желаю успехов! И личного счастья… Да! Личного счастья. Будь здорова.
Но Девица заставила его подняться и поцеловаться на прощанье. Она утерла предательскую слезу, он же не посмел утереть свою, пока Девица не вышла.
Бывший Мэр открыл окно, чтобы помахать ей вслед. И увидел, что пегас был грузовым. В горле Бывшего Мэра затрепыхал грустный смех.
Вечный Старик любит говорить:
– Никто не знает, что теряет, когда обретает, и что обретет, когда потеряет!
Перевел Николай ТеллаловАтанас П. Славов. Сны для Космодора
– Внимание, Космодор первого ранга Гавон Рен-барх! Готовность к старту!
Индикаторы излучали неистово-яркий желтый свет – сигнал нулевого поля. Деформированное пространство гасило звезды на экране.
– Космодор первого ранга, Гавон Рен-барх! До старта остается восемь… Семь… Шесть…
– Космодор первого ранга, Гавон Рен-барх! – Величественный голос Доктринера врезался в диктовку автомата. – Жду очередного вашего успеха в очередной вашей миссии. – Старт!
Автоматика вытолкнула корабль в нулевой тоннель и отключилась. С этой минуты Гавон был предоставлен самому себе. Отвратительное головокружение, появившееся еще при первом переходе, упорно не желало проходить. Поэтому, когда переходов стало уже четыре, Гавон решил отдохнуть…
До Солнечной системы оставалось несколько световых месяцев – ничтожное расстояние для тахионного локатора. Гавон, восстановив силы в биокамере, вернулся в кабину полный кипящей бодрости. Пульт приятно холодил пальцы. Тихие пощелкивания переключателей оживили экран, который с этого момента должен был стать продолжением его зрения.
Наконец Гавон увидел Солнечную систему не в записи станции 300, а воочию. Мощность локатора давала возможность рассмотреть каждую планету в отдельности, но сейчас не это интересовало Космодора.
Внимательно, градус за градусом, луч локатора, как огромный указательный палец, водил по пространству за орбитой Плутона. Гавон предоставил эту однообразную работу кодовому компьютеру и удобно устроился в кресле. Мир был чудесен. Вкусная еда, съеденная с аппетитом перед отлетом, теперь разносила по телу Космодора глубокую уверенность в правильности жизни. Экран развертывался перед ним широким полотном привычного и удобного космоса, который существовал, чтобы быть завоеванным настоящими и твердыми мужчинами – такими, как Гавон Рен-барх.
Несколько лет тому назад станция 300 зарегистрировала в этом неизученном районе галактики довольно развитую культуру технического типа – подобную цивилизации на Дархе несколько веков тому назад.
Для покорения цивилизаций такого типа давно были разработаны стереотипные инструкции. Несомненно, случай был ниже уровня его способностей, но Гавон, как всегда, старательно занялся им. Освоение чужой культуры было для него, как произведение искусства, – скромное, но отмеченное его гением.
Мысль о качествах интеллекта была едва уловимой, но психономатор моментально отреагировал, и в углу экрана появились три основные психономические характеристики: сложность интегральных связей – 97 %, скорость анализа – 78 %, результативность анализа – 90 %.
Гавон мог даже не задерживать взгляд на индикациях – уже несколько лет его интеллект безотказно работал в данном наиболее оптимальном режиме и радовал душу безошибочным ходом. Сапиенсоиды Алгоро могли убедиться в этом уже после вторых переговоров, когда несколькими тонкими намеками он сумел заставить обе враждующие коалиции забыть свои договоры и после короткой изматывающей войны сделать планету пригодной к колонизации. Земноводные Ваама так и не сумели разобраться, как космический гость убедил их верховное божество не высиживать целое поколение яиц, что привело к необходимости приносить ему в жертву по десять грузовых звездолетов плутониевой руды в год.
Безупречные социотехнические операции снискали Рен-барху славу и авторитет одного из лучших усвоителей в дархианской истории, но не это делало его счастливым. Он любил чувствовать себя нужным своему народу.
Но единственно мощный мозг Доктринера был в состоянии оценить детальное изящество операций космодора и, посматривая на него пристальными глазками, сделать единственный в своем роде лаконичный и безжалостно глубокий комментарий, от которого стынут пальцы ног и который заставляет слушателя почувствовать себя великим дархом. В памяти всплыли морщинки вокруг глаз Доктринера…
Сигнал с пульта управления вспугнул все воспоминания. Тахионный луч остановился на объекте поиска – одном из десяти местных кораблей, которые, согласно докладу станции 300, исследовали внешнее космическое пространство.
Гавон увеличил изображение, и корабль завис в центре экрана. Космодор рассматривал его с каким-то смешанным чувством. Примитивная конструкция корабля напоминала ему о ранней космической истории Дарха. Когда-то на почти таких же атомных ракетах, ползущих со скоростью одной восьмой света, первые Космодоры отправились в бесконечный вакуум. С отчаянной смелостью они вызывали космос на поединок. И вот уже более четырех столетий были победителями.