Наибольшее негодование в Аурелии вызывало не что иное, как собственное богатство, ставшее для нее королевским троном и позволившее ей обзавестись целой армией раболепных поклонников, которые, несмотря на все ее таланты и красоту, не обратили бы на нее внимания, будь она бедна.
Считая золото презренным металлом, в глубине души она чувствовала себя оскорбленной, понимая, что для окружающих она сама не значит ничего и что заискивают не перед ней, а перед каждым из тысячи конто12, которыми она обладает.
Ни одному поэту в мире, даже Чаттертону, не принадлежат замечания о деньгах более едкие, чем те, которые срывались с губ очаровательной Аурелии, купавшейся в роскоши.
Достаточно упомянуть всего одну деталь, чтобы раскрыть эту сторону ее характера.
Будучи уверенной, что все до одного поклонники заинтересованы исключительно в том, чтобы завладеть ее богатством, Аурелия, смеясь над ними, определяла, сколько стоит каждый из них. Их заслуги она оценивала в денежном выражении. Говоря финансовым языком, Аурелия котировала поклонников, устанавливая цены, по которым каждого можно было бы выгодно продать на брачном рынке.
Однажды вечером в Казино, Лизия Суарес, близкая подруга Аурелии, желавшая, чтобы та поскорее вышла замуж, шутя упомянула имя Алфредо Морейры, элегантного юноши, недавно вернувшегося из Европы.
– Он весьма хорош, – сказала в ответ Аурелия. – Как жениха я оценила бы его в сто конто. Но мне, Лизия, он не подходит, у меня достаточно средств, чтобы позволить себе более дорогого жениха.
Подобные фразы Аурелии у большинства окружающих вызывали улыбку, потому что воспринимались как остроумные шутки. Однако почтенные дамы, главным образом те, у которых были юные дочери, находили их неуместными в устах порядочной девушки.
Поклонники Аурели знали, во сколько она оценивает каждого из них и какое место они занимают в составленном ею списке. Аурелия не делала из этого тайны. Женихов подобная игра не раздражала, а, напротив, развлекала, особенно тех, чьи акции стремительно росли, вызывая ажиотаж на брачной бирже. Так происходило, если кто-то из претендентов имел счастье чем-либо угодить Аурелии или выполнить ее каприз. Если же кто-то своими поступками вызывал ее неудовольствие, его акции тотчас падали в цене.
Либо алчность притупляла чувства поклонников, либо страсть ослепляла их, но они не замечали холодной язвительности, которую Аурелия направляла против них, ведя с ними нелепую игру. В этой игре им виделось проявление девичьего кокетства, хотя на самом деле она являлась следствием глубокой душевной обиды Аурелии.
Как бы то ни было, игра продолжалась; падение котировок становилось причиной мимолетного огорчения, которое, впрочем, быстро сменялось упрямой надеждой. Никто не хотел выходить из игры, тем более Алфредо Морейра, который, вероятно, возглавлял биржевой список.
Я не стану описывать придворных салонов, посещая которые Аурелия видела у своих ног все наше блестящее общество. Мое намерение состоит лишь в том, чтобы рассказать о душевной драме, определившей судьбу этой женщины.
II
Около девяти часов утра. Лучи жаркого мартовского солнца пробиваются сквозь шторы, закрывающие окна особняка, расположенного в районе Ларанжейрас13.
Мягкий свет, проходящий сквозь зеленую ткань, падает на изящную фигуру Аурелии, тень от которой ложится на стену, оклеенную бархатными алыми обоями. Девушка, расположившаяся на кушетке и смотрящая в сумрак комнаты, кажется погруженной в глубокие раздумья. Теперь, когда она в своем доме, наедине с самой собой, ни в ее лице, ни в ее позе нет той энергии, которая обыкновенно исходит от нее, как огненное сияние от молнии.
Напротив, она исполнена покоя, который в некоторой степени приглушает блеск ее красоты, но вместе с тем придает ей нежности и кротости, делая ее еще более очаровательной.
Сейчас в ее глазах не горят яркие искры, которые обжигают, точно летний зной, когда она появляется в свете. На ее губах нет едкой усмешки, и выражение их передает искренние переживания ее души.
Ее прекрасное лицо тронуто легкой печалью, которая, как считается, украшает тонкие черты. Есть женщины, которых едва уловимая тень печали делает совершенными. Эти уединенные ангелы способны пробудить самую сильную страсть.
Аурелия полностью сосредоточена на своих мыслях. Если бы кто-нибудь увидел ее в этот момент, он никогда бы не догадался, что она, внешне такая спокойная и невозмутимая, обдумывает вопрос, от которого зависит вся ее жизнь, и готовится предпринять непоправимый шаг, жертвуя собственным будущим.
Девушке пришлось прервать свои размышления вскоре после того, как в кабинет кто-то вошел. Это была дона Фирмина Маскареньяс, ее компаньонка. Вдова склонилась над кушеткой, чтобы поцеловать Аурелию в щеку, и только тогда девушка очнулась от мыслей, в которые была погружена.
Она рассеянно посмотрела вокруг, а затем взглянула на маленькие часы на цепочке из темного золота, которые носила на поясе.
Дона Фирмина тем временем поместила свое полное пятидесятилетнее тело в одно из широких кресел с подлокотниками, стоявшее рядом с кушеткой; сидя в нем, она ждала, когда придет время завтрака.
– Должно быть, вы утомились после вчерашнего бала? – спросила вдова Аурелию, изображая нежную заботу, к чему ее обязывало положение компаньонки.
– Вовсе нет. Я чувствую легкую слабость, но, наверное, это из-за жары, – ответила девушка, не желая называть истинной причины своей задумчивости.
– Балы заканчиваются очень поздно, что вредит здоровью. Не иначе как поэтому в Рио-де-Жанейро столь многие девушки страдают чрезмерной худобой и имеют желтоватый цвет лица. Только подумайте, вчера ужин стали подавать в тот час, когда в церкви Святой Терезы готовились к вечерне. А первая кадриль и вовсе началась во время Арагонского звона14! Принимали гостей неплохо, но уж слишком много было суеты…
Продолжая высказывать свои впечатления о вчерашнем вечере, дона Фирмина не сводила глаз с лица Аурелии, по выражению которого стремилась угадать, как та относится к ее словам, и была готова взять их обратно, если они вызовут хотя бы малейшее недовольство девушки.
Аурелия не прерывала дону Фирмину, желая, чтобы убаюкивающие звуки ее речи помогли ей самой отвлечься от занимавших ее мыслей. Девушка слушала компаньонку, не вдумываясь в смысл ее слов; она знала, что дона Фирмина говорит о бале, но не следила за тем, что именно она рассказывает.
Вдруг Аурелия прервала ее:
– Дона Фирмина, как вы находите Амаралзинью?
Компаньонка сделала вид, что вспоминает.
– Амаралзинья? Это та девушка, которая была в синем?
– Да, ее прическу и платье украшали серебряные колосья. Она была одета просто и со вкусом.
– Помню, помню. Очень элегантная особа, – сказала дона Фирмина.
– А кроме того, она имеет прекрасные манеры, превосходно играет на фортепиано и замечательно поет.
– Но редко появляется в свете. Вчера я видела ее впервые; не помню, чтобы мы встречались прежде.
– Вчера был ее первый выход!
Во время этого диалога Аурелия почувствовала, что сокровенные мысли вновь увлекают ее за собой, овладевая ее душой. Однако, противясь этому, она живым и уверенным тоном обратилась к компаньонке:
– Прошу вас ответить на один мой вопрос, дона Фирмина.
– Спрашивайте, Аурелия.
– Пообещайте прежде, что не будете лукавить.
– Лукавить? Да разве есть на свете кто-нибудь честнее меня? Не моя ли честность приносит мне столько неудобств?
Девушка не решалась задать вопрос.
– Говорите, сеньора.
– Кто, по-вашему, красивее: Амаралзинья или я? – сказала наконец Аурелия, слегка побледнев.