С высоты прожитых лет возвращаясь сознанием к юным годам, когда я только лишь начинал осознавать себя, как личность, когда многое то, что было заложено в меня изначально за первые шестьдесят три года жизни только лишь начало сдавать свои позиции, я, тем не менее, испытываю чувство некоторого удовлетворения. Тот юноша, которым я был, когда только лишь начал проживать вне дворца, во многом симпатичен мне, хотя, если честно, и далек. Да, я многое прошел, многое повидал, успел пожить среди представителей всех без исключения цивилизаций, существовавших на Фаэтоне, стал валбом (мастер первой, второй или третьей ступени познания), а потом достиг и положения воцелла (мастер седьмой, восьмой, а чаще девятой ступени познания по девятибалльной шкале), став к моменту написания истории о своей жизни ведущей личностью, но я не забыл свой исток.
Мысль о том, что я урчай (наследный принц), поначалу наполняла меня гордостью и значимостью, высотой положения. Прошло всего несколько лет, и я корил себя за то, что я принц, а не лаэс (фаэтонец) из среднего сословия. Мне претило мое происхождение, мое высокомерное отношение к окружающим, мой апломб и амбиции, важность, как будто я пуп мира и все должны передо мной преклоняться. Так меня воспитывали и таким я стал, отчаянно прожигая первые 62 года своей жизни.
Земными словами говоря, я подался во все тяжкие. Трудно не найти пороков, наслаждений и удовольствий, которым я не предавался. Я попробовал все, почти убив себя и свое здоровье, придя к 62 годам пустышкой. Ведь принятие сильнодействующих препаратов, а я стал чиртром (наркоманом), не проходит без последствий. С ними после того, как я вступил на путь исправления, я сталкивался в последующие даже не десятилетия, а столетия своей жизни.
Пишу я исключительно для землян, поэтому вынужден пояснять в рассказе некоторые особенности жизни представителей нашей цивилизации. Мы, лаэсы, жили гораздо более продолжительное время, чем будете жить вы. Сроки жизни лаэсов даже из низших цейсов (каст) достигали 500–600 лет. Если же речь шла о представителях ведущих каст, то две, а то и три тысячи лет не были пределом. Да, требовалось приводить себя в порядок, идти на самые разные процедуры и терапии, иногда даже вести определённый образ жизни, не слишком впадая во все тяжкие, но результат подобных действий в виде увеличения сроков жизни был налицо.
Если же речь шла о лаэсах, которые с детства или юности занимались собой, развивая способности и силу, то срок жизни таких особ мог достигать пяти, а то и шести тысяч лет, если, конечно, упомянутая особа могла за себя постоять, обладала силой и знаниями, всем необходимым для того, чтобы вовремя исчезнуть. Надо же было как-то прерывать историю, чтобы, воспользовавшись паузой, восстановить себя и вновь заняться полезным и ответственным делом – совершенствованием и отдалением конца нашей цивилизации, которая, чем дальше шло время, тем все более пододвигалась к пропасти, за которой маячила бездна.
В конце прошлого цикла существования высокоразвитых прямоходящих существ на Фаэтоне наше общество подошло к черте, за которой жизнь на Фаэтоне должна была прекратиться, а планета рассыпаться на куски. Этого не произошло. Валбы и воцеллы смогли, применив силу, не допустить прощального прыжка в пропасть небытия. Удалось остановить планету в момент, когда ее атмосфера была вот-вот готова оторваться, а растительный и животный мир планеты были, по сути, уничтожены в результате войн и выяснения отношений, а также благодаря деятельности фаэтонцев.
Примерно пятьдесят тысяч лет понадобилось для того, чтобы отойти от пропасти, вырастить представителей новой расы, адаптировать их к новым условиям, восстановить ресурс Фаэтона. Именно тогда, на заре нового цикла существования, был принят свод законов и правил Лючина, четко устанавливающий ряд неизменяемых пунктов, которые следовало выполнять любому правителю и всей без исключения правящей верхушке. Без этого их власть считалась нелегитимной. Более того, правителей, которые не выполняли свод правил Лючина, можно было вполне законно, как и незаконно, применив силу, сместить. При этом те, кто сместили такого правителя, не считались нарушителями законов. Свод Лючина не мог быть забыт, обойден или каким-то образом изменен так, чтобы не выполнялись его положения.
Именно этот факт на самом деле так сильно волновал отца и его соратников, а также сходных с ним сэдаров, которые вознамерились править так, как хотели, устанавливая закон темной силы и свое единоначалие. Сэдары на самом деле хотели образовать империю или конфедерацию государств, которая, хоть так и не называлась, но все-таки была имперским или около имперским образованием. При этом всем фаэтонцам в соответствии с кастами, а также с их способностями предписывалось выполнять свои обязанности и подчиняться правлению упомянутых особ.
Иного варианта для любого лаэса в Сихтэе, где я проживал, не было. Можно было загреметь в тюрьму, но в таком случае ты быстро расставался с телом, поэтому большинство умных лаэсов не спешило туда и старалось держать свое поведение в рамках принятых законов. Сэдары все больше нарушали свод Лючина, который принято было «усовершенствовать», попросту говоря провести к нему такие поправки, чтобы можно было разрабатывать природный ресурс Фаэтона.
Такой момент наступил в моей жизни, когда я, прозанимавшись три года под руководством Эльсуна, был передан в руки Ницага. Эльсун был моим другом. Отчетливо я понял это только лишь тогда, когда Эльсун сбежал, оставив меня в руках отца. Да, Эль сбежал, но он не прекратил мне помогать. Ницаг, который взялся за меня вместо Эльсуна, не только в подмётки ему не годился, а начал жестко меня ломать, принуждая к повиновению.
Если бы не кое-какие мои помощники, в частности Инсанг, как потом оказалось, – часть сознания Эосая, прижитая ко мне, я бы не выжил. Меня бы попросту переделали, сделав послушным орудием чужой воли. А так в самые трудные минуты, обращаясь за советом к Инсангу и получая информацию изнутри себя, ранее записанную в меня, я не только смог себя на первых порах отстоять, но и во многом посчитаться с Ницагом.
Поединок, который я провел со своим «учителем», стал наукой ему. Я победил, но не извлек из победы уроков. Правда, это я вижу сейчас, когда анализирую свою жизнь, глядя на нее с высоты прожитых лет. Тогда же, после победы, я попросту чувствовал облегчение. Я радовался тому, что меня не ломают, не принуждают и не калечат. И это на самом деле тогда было для меня самым большим счастьем. Я выжил и сохранил себя, но это было только лишь отсрочкой. Я ведь не убежал, как Эльсун, куда подальше из Фаэи, где жил, не исчез из-под навязчивой опеки отца, вознамерившегося сделать из меня воина, а потом и полководца, чтобы я справился с самым ненавистным его врагом.
Имя Игула, которого я впоследствии должен был победить, в словах отца было больше ругательством. Нет, конечно, он не скрежетал зубами, не раздражался и не впадал в ярость. Вахутирн был слишком умен и просвещен для этого. Да и нет смысла попросту терять силы, проявляя эмоции и изрыгая недовольство. Так поступают слабые лаэсы. Мой отец, хочу я того или нет, к таким не принадлежал. Иначе бы он не правил бы Сихтэей уже более двухсот лет. Надо иметь немалые способности, чтобы такое продолжительное время, пусть и с некоторыми перерывами, удерживаться на троне.
После победы над Ницагом, это я все отчетливее осознавал, мне было не избежать новых встреч с отцом. Не могу сказать, что я их хотел или не хотел. Я просто знал, что такая встреча произойдет рано или поздно, поскольку с моей победой ситуация во мне и вокруг меня поменялась. Я тогда четко себе не отдавал отчет в том, что, по сути, я сдал экзамен, прошел проверку и теперь, предоставленный сам себе, должен был все-таки пойти на поводу у отца. Был ли у меня тогда в сложившихся обстоятельствах иной вариант? Точно не было. Однако такой исход я с особой четкостью и ясностью вижу с высоты прожитой жизни, когда обращаюсь сознанием к моей юности. Тогда же я не осознавал этого, я больше чувствовал, что один этап моей жизни вдали от дворца, в Оэране, в комплексе зданий и сооружений, распложённом на берегу океана, завершен.