«С этим мы разберемся. Зря, что ли, ты глотал пилюлю!»
Я усмехнулся. У Инсанга на все было объяснение. Вообще внутренний помощник, представляющий собой усовершенствованную матрицу, все больше нравился мне, точнее, нравилась его деятельность. Он проявлялся только тогда, когда в этом была необходимость. На мои вопросы Инсанг не всегда отвечал, предоставляя возможность поразмыслить.
«Ты точно советуешь мне согласиться?»
«Предложи другой вариант. Может, он будет лучше того, что последует вслед за твоим согласием. Если ты жестко откажешься, тебя начнут переделывать. Ты же этого не хочешь?»
«А кто хочет, чтобы его насиловали?»
«Играй тонко. Веди себя естественно и свободно, как лаэс, приходящий к определенному пониманию происходящего. Раз инты враги твоего отца, значит, они и твои враги. Ваш род славен традициями и одна из них – уничтожение инакомыслия».
«Издеваешься?»
«Нет, говорю правду. И тебе придется так себя вести. Отец твой должен понять: ты на пути к исправлению в том направлении, в котором это нужно ему. Тогда он будет относительно спокоен в отношении тебя, а раз так, то ты получишь некоторую свободу действий. Без нее ты отсюда не выйдешь».
«Может, как Эльсун, попробовать исчезнуть на ицкаре (животное, подобное киту, но в несколько раз больших размеров)?»
«Что за наивность в тебе говорит? Что один раз прошло, второй – уже не действенно».
«Что тогда?»
«Думай. Ситуация порой поворачивается так, как мы на то и не рассчитываем…».
«Что-то знаешь?»
«То же, что и ты».
«А больше информации на заданную тему?»
Внутри меня перед внутренним взором развернулась газета. Я пробежал ее, слегка цокнул и сказал:
– Так-то лучше.
«Ты же прими к сведению. Веди себя прогнозируемо. Каждый твой шаг просматривается, а мысль прослушивается. Это здесь ты пока еще не как на ладони. Оэран для тебя – лучшее место в данный момент, но дом придется навестить…».
«Не хочется говорить с ичесантом (одно из уважительных прозвищ правителя Сихтэи)», – признался я.
«Говорить тебе придется в дальнейшем много, – успокоил меня Инсанг. – Привыкай. Веди себя по-иному, чем при первой беседе, после которой тебя упрятали в Оэран. Ты взрослый мужчина, а не больной лаэс, к тому же еще и наркоман. Еще немного и ты будешь готов, заметь, по своему желанию, возглавить армию, чтобы разобраться с Игулом. Не пытайся врать, что-то скрывать. Веди себя естественно. Тебе объективно нужен еще год, может, полтора, чтобы ощутить силу и подготовиться. Упирай на то, что поспешность в решениях и в действиях приводит к проигрышу, а ты этого не хочешь. Ты стремишься к тому, чтобы выполнить задание, покорить интов и распространить власть сэдаров на природную зону. Этолай должен быть включен в состав Сихтэи на правах отдельной области. Несогласные должны умереть вместе с семьями и отпрысками. При этом обязано соблюдаться правило: хорошие илахоцы – мертвые илахоцы. Кто не успел убежать и скрыться, тот будет уничтожен».
«И это говоришь мне ты?»
«Тебе важно показать отцу, что ты почти что согласился с его такими намерениями».
«Но инты, илахоцы тоже лаэсы. Их за что?»
«За то, что думают по-другому и мешают тэкваргу. А то ты не знал…».
«Отец чудовище. Зэак оду черарг имонг (дракон, пожирающий сам себя)».
«И что из этого? Он так привык жить. Ты его не изменишь. Он лишь реализует замысел, не больше».
«Да кому нужен такой замысел!» – возмутился я.
«Тебе сейчас, какая разница? Когда выберешься, у тебя будет возможность с этим разобраться. Оставь свои возмущения и негодования при себе. Чем больше ты проявляешь эмоций, несогласия и непокорности – тем больше, в конечном счете, работаешь на отца, на онгов (магов) и тем ты слабее и уязвимее. Что толку от твоего несогласия? Во что преобразуется твое возмущение? В пустышку и в твою слабость. Хочешь сражаться и с оружием в руках доказать свою правоту – вначале выберись отсюда».
Возразить Инсангу мне было нечего. Его аргументы были точны и исчерпывающи. Я же вел себя, как несформировавшийся подросток.
«Нашло на меня что-то», – разъяснил себе и Инсангу я свое поведение.
«У тебя нет твердых убеждений, как жить и что делать в жизни. Для того чтобы их обрести, потребуются даже не годы, а десятилетия и столетия, но вначале тебе нужно для того, чтобы ты мог начать становиться собой, покинуть Фаэю. Для этого в данный момент все средства хороши».
Многое тогда Инсанг мне не говорил. Все-таки мне надо было пройти должную школу. Сын правителя слишком мало сталкивался с реальной жизнью, витал в облаках, замотавшись в покрывало иллюзии. Я не видел мира, не знал реалий. Врожденное чувство справедливости, время от времени пробуждавшееся во мне, приводило лишь к ухудшению положения дел. Я не владел собой на должном уровне, не был выдержан. Всему этому еще предстояло научиться.
Меня же ждала беседа с отцом. От ее исхода очень многое зависело. Это я отчетливо понимал и чувствовал. Впервые тогда я начал играть роль блудного, но исправляющегося сына, чем, не скрою, порадовал отца, но не его помощника – Ловиуца. Бывший воцелл слишком хорошо разбирался в лаэсах и в их побуждениях, чтобы я смог его обмануть. Именно Ловиуц, которого я был вынужден признать своим наставником, едва не воспрепятствовал моему побегу.
Как я позже понял, нет ничего хуже, чем воцелл, ставший магом, который знает кухню мастеров изнутри. Если бы не предательство в рядах воцеллов, наша цивилизация не подошла бы к опасной черте, не погиб в будущем Фаэтон, многого бы не произошло. Но, опять-таки, слишком много «если». В конце жизни все чаще ловлю себя на мысли о том, что многого не сделал, что, знай я, что будет, то обязательно бы учел это и поступил бы по-другому. Не так я представлял себе будущее нашей цивилизации.
Да, еще недавно я возглавлял Совет Фаэтона, еще недавно правители ацалов (стран и отдельных зон), прислушиваясь к моему слову, делали все так, как и надлежит делать в соответствии с законами и со сводом правил Лючина, поправки к которому были отменены. Можно радоваться, глядя на пройденный путь и на достижения, но меня печалит будущее. Слишком отчетливо знаю я, что будет вскоре после моей смерти.
Хуже всего то, что следующее воплощение, а я его готовлю, не сможет выполнить то, что следует в ухудшающихся условиях проживания на Фаэтоне. И в данном случае излишен ответ на вопрос: почему так? Я дам ответ на него развернутым повествованием на страницах десятков книг, по желанию потомков, естественно. Ведь я записал всю историю своей достаточно продолжительной жизни. А скитаться мне пришлось вдоволь, прежде чем ответить себе на вопросы: кто я, кем мне необходимо быть и что делать, чтобы Фаэтон и цивилизация прямоходящих существ на нем не сошли в бездну.
Я смог добиться некоторой отсрочки. Речь идет, в конечном счете, о миллионах лет, что само по себе немало, но я не смог остановить нисходящие процессы, протекающие в материи на всех планах и уровнях Фаэтона, бескрайнего космоса, в котором существует планета. Но, если не смог я, то это, как я вижу, смогут сделать потомки, живущие на Земле. Для них мои записки. В них я рассказываю отчасти историю нашей цивилизации.
Как и было оговорено, в положенное время я прибыл во дворец к отцу. Меня провели, как и прежде, в Оцвилум. Поднявшись на лифте в Сакоэй – сферу, располагавшуюся на самом верху Оцвилума, я, наконец, вошел в один из залов. Его больше всего любил отец. Здесь он принимал самые важные решения, размышлял о жизни и предавался философским беседам.
Когда створки, закрывающие вход в зал, разошлись в стороны, я прошел внутрь. Отец уже ждал меня. Одет он был предельно просто. Синрай (верхняя одежда, чем-то похожая на сюртук) удобно сидел на нем и был подпоясан широким поясом. Слегка широкие штаны доходили до голеностопного сустава. Койты (обувь, схожая с туфлями-мокасинами) на ногах подчеркивали, что здесь Вахутирн чувствовал себя, как дома. В целом его наряд был больше домашним, чем официальным. Отец, как обычно, пока ожидал меня, рассматривал город и открывающиеся с высоты красоты. Столица отсюда представала во всем своем великолепии.