– Привет! – Поздоровался я.
– Здравствуй! – Ответила она.
– А где Вовка?
– Он в Киеве с мамкой. А ты что делаешь? – спросила Валя.
– Так, ничего.
– То может, пойдем яблока красть в сад. – Предложила девочка.
Я обрадовался этому, и мы пролезли в дырку в заборе, которую Вальке показал Володька. Мы очутились под яблоней раннего сорта. В траве под яблоней было много паданок. От нападавших на траву яблок исходил аромат спелых фруктовых плодов, и всюду сновали пчелы и осы на гнилушках. Я предложил собирать паданку, указывая на сновавших кругом пчел и ос. Валька боялась их, и сразу же ей захотелось подальше держаться от летающих жал. Она быстро сказала:
– Он там, дальше есть вкусная яблоня. – Указывая вглубь сада. От того, что мы были в чужом колхозном саду, чувство опасности и постоянной настороженности возбуждало во мне низменный инстинкт, не успевший еще, как следует, оформиться и созреть. Я почувствовал влечение и страстное желание увидеть плоть девочки, задыхаясь от волнения, подошел ближе к ней и дрожащим голосом сказал:
– Послушай, покажи мне свою киску? – Я не смотрел на девочку, но та молчала, делая вид, что не слышит.
– Ты меня слышишь? – повторил я свой вопрос.
– Слышу! – Ответила девочка. Ее, налитые созревающие груди тринадцатилетней девочки уже хорошо выступали остротой сосков и округлостью.
– Ну, покажи. Тут нет никого.
Она снова молчала, тогда чтобы ее как-то достать я добавил:
– Я тебе свою покажу. Смотри! – и, расстегнув штаны, я достал свой торчащий член.
И тут девочка откинула часть купальника, демонстрируя свою плоть, покрывшуюся на удивление мальчика девичьим пушком из черных кудряшек. Она и я были крайне возбуждены и задыхались от волнения. Я подошел ближе, сказал:
– Давай, как папа с мамкой делают. Попробуем.
– А как? – спросила девочка.
– Ты ложись вот сюда на сено. А я сверху. Только, только киску открой, ну сними с неё, отодвинь купальник.
Валя легла, а я стал прицеливаться, но ее лобок был так неудобно расположен, что нельзя было никак воспользоваться сладостью запретного плода.
Вдруг из кустов выскочила целая гурьба мальчишек. И улюлюкая стали смеяться над застигшими врасплох «любовниками». Девочка и я бросились друг от друга в разные стороны. Больше нас никто и никогда не видел вместе. Я стал первым героем сердцеедом. Меня старшие мальчики зауважали за это и стали солидно приглашать в свои компании. Угощать сигаретами в надежде, что я расколюсь и расскажу о своей первой забаве. Но я молчал. И это предавало интригующей загадочности в моем первом опыте. Эти слухи дошли до Шуры. И она зачастила к Вале. Валя и Шура стали закадычными подругами, и в мой адрес полетели колкости и насмешки со стороны подруг.
Меня это злило и доставало, и я часто жаловался брату Вальки. Вовка, скотина, на мои жалобы только хихикал, ничего не отвечая. А, когда отпираться ему было уже совсем не куда, наставительно говорил:
– Валик ты извини, но это ж моя сестра. Я не могу с ней ругаться.
И поддерживал свой имидж союзника вредных девчонок. А мне так хотелось дружбы. Так хотелось с кем-нибудь быть в хороших дружеских отношениях. И я часто себя ловил на мысли, что проходят дни и недели, а друга нет. Одиночество тягостно и страшно опутывало меня и когда, это было нестерпимым, я глядел на петушка. Подходил к нему, ловил его и гладил у петушиной шеи перья. Петух старался вырваться, затем, наступал на меня, бросался, как собака на вора, и игра начиналась. Одиночество исчезало, на смену приходил азарт охотника.
Я учился побеждать одиночество. От этого я ставал холодным эгоистом для близких людей но, близкие делали все, чтобы оттолкнуть меня от себя, при случае унизить, посмеяться, возбуждая и принуждая к защитной реакции. И я перестал замечать окружающих, презирая, и порой сам насмехался над ними. Взрослея, стал интересоваться развитием силы, чтобы защищаться и уметь давать сдачи. Известные спортсмены того времени, делились своим опытом, в различного рода брошюрах. В них предлагались комплексы упражнений с гантелями для развития силы и выносливости. И я, будучи в восьмом классе купил в магазине спорттовары гантели и брошюру с комплексом упражнений. Но это будет позже, а пока у меня каникулы и я только перешел в четвертый класс Шпитьковский Средней Школы…
Глава двенадцатая
Двоюродная сестра Нюся жила некоторое время в нашем доме Ольги Андреевны. Но, когда ее отдали замуж, она стала жить отдельно, но часто наведывалась в «свой» старый дом. У нее были соседские подруги, одногодки и они часто ходили в гости друг к другу. По вечерам играли в карты, а иногда и выпивали, но не много. За игрой в карты рассказывали разные истории, делились нехитрым опытом, помогали друг другу советами.
Нюся была небольшого роста с массивной челюстью, маленькими желтыми посаженными близко у самого носа, глазками. Над ними были почти выцветшие брови, а над верхней губой торчал острый нос. Он был сильно задран кверху, придавая лицу с массивной обезьяньей челюстью глупое выражение. Нюська, как называли ее все, знавшие ее, отличалась невероятной хитростью, мстительным нравом и никогда не прощала обид. Меня она не просто не любила, она меня ненавидела всем своим сердцем, всем естеством, впрочем, как всех мужчин на свете, исключением не был даже ее муж. Добрый и тихий парень Кучеренко Виктор. В отличие от Нюськи он относился ко мне тепло и по доброму. С ним можно было говорить о многих вещах, не боясь насмешек, как со стороны Нюськи. Ее крылатое выражение: «Хто його полає, тому його мати Ольга Андриївна руб дасть!» – бытовало среди взрослого населения Шпитек и наших родственников обретая узаконенную форму общения между мной, моей матерью и окружающими людьми. Откуда возникло это выражение и оформилось в крылатую фразу, предшествовало одно событие происшедшее со мной. Моя мать рожала меня вместе с одной женщиной тетей Зиной, у которой тоже родился мальчик. Его назвали Колей и его, как и меня бросил отец, заявив, я себе девятнадцатилетнюю найду, зачем мне старая жена, так рассказывала моя мать моей бабушке. Тетя Зина работала продавщицей в сельском универмаге, и жила в центре села. Когда мы подросли, я стал дружить с Колей. Но я жил несколько дальше, чем сын Трофима Петровича, сельского учителя истории. У Трофима Петровича был сын Владик на два годы старше от нас с Колей. И Коля дружил с ним, как с более сильным мальчиком. Когда нам исполнилось по пять лет, а Владику уже было семь, и он осенью собирался идти в первый класс. Я познакомился с ним, когда меня мать повела на Колин день рождения. Мать моя дружила с тетей Зиной и та по дружбе называла Ольгу Андреевну сеньора. Во время, когда моя мать была депутатом Верховного Совета УССР, брат мужа тети Зины, отца Коли, Андрей Михайленков попал под следствие, за мелкое нарушение закона и мать ходатайствовала об его освобождении из следствия. Ее ходатайство увенчалось успехом, Андрея Михайленков освободили от следствия, и тетя Зина стала дружить с моей матерью, а Коля со мной. Я мог приходить до Коли, и был в их доме как свой. Однажды я пришел к ним в гости. Коля возился во дворе в куче песка с машинкой. Увидев меня, он сказал:
– Пошли до Владика. У него никого нет. Мама из отцом в школе, а сестра тоже в школе. Он один.
Мы с улицы стали звать Владика выйти. Он вышел к нам. Сказав, чтобы мы подождали его. Его отец оказался дома на обеде, вот когда он уйдет, тога Владик пойдет с нами погуляет. Мы толкались довольно долго, собирая вокруг себя мальчиков, которые приходили с матерями в продовольственный магазин и оставались с нами. Набралось целая ватага мальчиков от пяти до семи лет. Они все жили в другой стороне села и недружелюбно относились ко мне, случалось, по детскому садику дразнили меня ″депутатом″ и не прочь были подразнить и теперь. Мы начали игру в жмурки. Рассчитавшись Коля стал жмуриться а мы попрятались, кто куда. Я забежал в туалет и закрылся на крючок. Нужник этот был выстроен для продавцов магазина, туда ходила и семя Трофима Петровича, так как их дом и придомовая территория прилегала к продмагу. Владик увидел, что я спрятался в туалете, тихонько подкрался и закрыл снаружи на крючок дверь. Дети все разбежались, а я сидел и ждал, когда меня откроют. Владик и Коля и еще несколько детей постарше наблюдали, что будет дальше, и как я выпутаюсь? Мне стало обидно, когда я догадался, что меня закрыли. А дети в это время потешались тем, что я сижу запертым в общественном нужнике. Меня, как всегда, выручил мой ″друг″ ножик. Я достал его из кармана штанов и лезвием откинул скобу. Как ни вчем не бывало, сдерживая обиду, я пришел к месту жмурки и увидел, что все смеются надо мной и спрашивают: