Остальному – всей дряни мира – обучатся сами, без школы. Зачем обществу тратить деньги впустую? Кому суждено учиться, просиживать в библиотеках, свершать великие открытия, найдутся, найдут себя и без высшей (обязательной, то есть) школы.
В детях важно другое – их детство…
***
Хлебников совершил неоценённый и – неоценимый! – Подвиг: через ослепительные вершины русской поэзии перемахнул и приникнул к самим изначалиям, к мощным ключам. К тому, что и является – доныне! – всей нашей подосновой, что незримо и непрестанно действует в осознании самих себя, как народа, несмотря на стремительно меняющуюся действительность.
Эта подоснова – народное творчество. Былины и сказки, лирические, исторические песни, колыбельные, загадки, пословицы, поговорки.
Вся письменная литература стоит на этой основе, как блистательные вершины айсберга на подводной, громадной его части, скрытой от поверхностного взгляда.
Дыхание и размах былинной, качающейся, как всадник в седле ритмики куда вернее соответствовали русским пространствам, нежели измеренный стопами светский письменный стих.
***
Чайковский признался однажды, что никто ничего сам по себе сочинить не может, всё уже сочинено и звучит в народе. Только народ не вполне осознаёт, что это именно его безымянная музыка звучит в операх и балетах знаменитых композиторов, которые «грамотно» оформили, варьировали и усложнили великие народные мелодии, вправили их в «свои» сочинения…
Да ведь то же мог бы сказать и любой честный писатель, самый даже великий писатель. С тою только разницей, что в основе музыки лежит всего семь нот, а в азбуке более тридцати букв. Не говоря уже о количестве слов и словосочетаний в море языка.
Тем не менее, всё это не касается души, ритмов её. Это отдельно.
«…не достоялся Достоевский.
Перетолстил Толстой.
Но кто,
Кто состоялся?
Дед Пихто.
Немотствующий, дословесный…»
***
6. Дед Пихто и Орфей
До-Словесность – Словесность – После-Словесность…
Что это? Картина завершения мира?
Пред-Жизнь – Жизнь – За-Жизнь…
***
– Чем велик ты, скотина?
– Да ведь не этим же… не доблестями всякими там…
– А чем?
– Несказанным… в основном – несказанным. Неосяжаемым…
– Что это?
– Поживи, милый, поживи. Изживи зернь, хоть и плоть… откроется многое, многое, многое…
***
Триста лет позорища Романовской династии, после Петра сплошь немецкой.
Да не национальный признак здесь определяющий! Сложность и путаница в том, что и международную политику, и жизнь народную определяли романовские идеологи сугубо европейской статью, по-русски изуродованной европейской меркой. Тогда как само евразийское пространство, сама история, казалось бы, говорила такое очевидное!..
***
Талант, это когда позвоночник от прочитанного вздрагивает.
Гений, это когда Благодать нисходит…
***
Двести лет позорища русской светской поэзии…
Орфеево, европейское начало оказалось во главе русской поэтической эстетики. Светской эстетики. А какой, к чёрту, Орфей в России? Тут не Орфей главный, тут главный —
Дед Пихто. Великий. Неосяжаемый…
***
В этих двух племенах крылось некоторое различие. Почётным жителям в племени Зуба издревле доставались самые удобные, веками обихоженные естественные пещеры, которые можно было расширять и углублять по своему разумению – для личных надобностей разветвлявшегося рода, но не подрывая при этом Красной Скалы, разумеется. А в племени Капельки почти все пещеры были рукотворные.
Не это изумило Зуба. Оказывается, Капельку изгнали из племени за то, что она густою охрой, накануне Праздника Забоя, искренне желая порадовать соплеменников, разрисовала Священную Считальную Скалу. Причём, сами долговые числа, выбитые старейшинами их племени, почти не были замалёваны. Она лишь провела ромбо-точечные узоры по периметру Скалы, и только. Но старейшины сочли это страшным надругательством над Святыней, над Считальной Скалой. Важно изрекли, что лишь благодаря Скале все знают кто кому должен, кто лучший в племени, кто подлежит наказанию!
Это было корневое Уложение племени, его главный закон. А несчастная сиротка Капелька, с детства возившаяся лишь с красками, толокшая цветные камни в ступе и малевавшая диковинные картинки на каждом плоском камушке, всегда была чужой в племени, никому не нужной дикаркой, только отъедавшей Общую Долю, а значит, вполне никчемной единицей. Ей и выдавали еды меньше других, и она росла худенькой, забитой девчушкой. А тут ещё эта, Считальная Скала…
***
Боготворя Орфея, забывают, что это очень жестокий бог. Ревнивый песнопевец. Настолько ревнивый и жестокий, что однажды, услышав о песнопевце Марсии, возревновал к его славе и вызвал на состязание.
Марсий перепел Орфея… Дурак!
Орфей, используя верховные полномочия, велел содрать с Марсия кожу. Живьём. И кожа эта висела на ветках, сушась под солнцем, развеваясь и позванивая на ветру, в назидание другим.
Боги жаждут, не забывайтесь!..
***
Подвиг Хлебникова повторил в 20 веке, на казахской почве, в тюркском космосе, но на русском языке – вот что поразительно! – Олжас Сулейменов. Тоже сильно недооценённый современниками поэт, как и его русский кумир. Ещё в своей геологической молодости, где-то в пустыне, в палатке, в дефиците воды и пищи, он писал:
«…хлеба нет, но зато есть Хлебников…»
Это говорит о многом: не самых хрестоматийных классиков золотого и серебряного века он ставит превыше хлеба, но – Хлебникова…
Как некогда Хлебников через голову великого Пушкина перелетел к древним корням и вернул живую воду первоистока, Сулейменов через голову великого Абая перелетел к истокам и подлинным ритмам своего, степного народа. И нисколько Абая не унизил, тем более «не отменил». Да и возможно ли отменить гениальное?..
Абай был не только русофилом и переводчиком Пушкина, Лермонтова, но и всю ритмику русского гения перенёс на казахскую почву. Выдающийся человек, это понятно каждому, кто соприкоснулся с его творчеством и биографией, особенно с его песнями. Но то, что удалось Абаю в силу его гениальности, не удавалось потом никому из казахских письменных поэтов. И вот уже сто с лишним лет его последователи (или подражатели) «пушкинскими» ямбиками, перенесёнными на казахскую почву, пытаются выразить душу своего народа. Но, похоже, ни души, ни природного ритма заёмными формами в полной мере передать невозможно…
Сулейменов пошёл на шаг рискованный – именно русским языком сумел передать ритм, дробь и грохот конских копыт, вернуться к изначалию степной поэзии, к ломаным ритмам древних певцов-воинов. Их называли жирау…
Асан Кайгы, Копламбек-батыр, Бухар-жирау, Махамбет… многие другие. Они, нередко остававшиеся безвестными певцы и батыры, заложили природную основу казахской поэзии, где грохот и запах полынной степи проступает в каждой строке…
***
Одна «Глиняная книга» Сулейменова чего стоит! А его лирика?
«…в эпосах неслыханных, китовых, в тугоплавных ритмах многотонных…»
«…мы пролетим по краю, город и степь накреня!..»
«…успокойся, скакун, это всходит луна!…» – Стихи можно цитировать и цитировать…
Сулейменов подобно Хлебникову сумел, обернувшись через время, извлечь драгоценные для своего народа образы и мелодии, перенести в сегодняшний день, и архаика оказалась современней «устоявшейся» современности. Или представления о ней. Этот мощный опыт, этот подвиг поэта ещё предстоит оценить по-достоинству.
Как и подвиг Хлебникова, конечно.
***
…а ещё и внедрили в русскую поэзию диковинные термины: «Христианская поэзия», «Православная лирика»… что это такое? Может быть, просто «безгрешные вирши»? Но тогда это не более чем уход в те же 16—17 века, в польско-латинскую силлабику, полностью очищенную от «красивых соблазнов». Там-то уж точно вирши были безгрешны, подцензурны церковным иерархам, среди которых был крупнейший стихотворец той эпохи Симеон Полоцкий…