– Ты занимаешь линию, неужели непонятно?
Мама только разводит руками.
– Но я-то что могу поделать, они всё время звонят! – И тянется к надрывающемуся аппарату. – Семейство Андерсон. О, привет! Да, конечно, секунду.
– Опять запястья и переломы? – обречённо стонет папа.
– Вообще-то нет, – отвечает мама. – Хедвиг, это тебя. Линда.
Хедвиг, сияя, бежит к телефону.
– Алло?
– Привет, ты не знаешь, кто придёт к нам в класс? – спрашивает Линда.
– Заменять учителя?
– Нет, кто этот новый ученик.
– Не знаю, а ты?
– Я тоже, но надеюсь, он не из города.
– Думаешь, нет?
– Не знаю. А если из города, устроим ему взбучку.
– Ага.
Городские дети неприятные. Они знают много такого, чего не знают деревенские, носят одежду, которую деревенские никогда не видели, и слушают музыку, которую в деревне никогда не слышали. Дети в деревне слушают только «тунг-гунг». «Тунг-гунг» – это музыка, под которую танцуют буги. В деревне. Не в городе.
Хотя вообще-то смешно, что Линда собирается устроить кому-то взбучку, потому что руки у неё толщиной с лук-порей.
– Думаешь, ты сможешь кого-то поколотить? – сомневается Хедвиг.
– Если захочу.
– Ясно.
– Однажды я поколотила своего двоюродного брата. Он из города.
– Какого двоюродного брата?
– Робина.
– Ему же всего четыре года!
Линда хихикает:
– Да, но знаешь, как он кричал!
И Линда торжественно клянётся, что, если новый ученик действительно окажется задавакой из города и будет выпендриваться, она лично даст ему по зубам.
– Посмотрим, – отвечает Хедвиг. – Пока.
– Подожди! Моя мама хотела поговорить с твоей.
– Ага. Мама, тебя Линдина мама.
Папа кивает: ну, что я говорил?
– Да, алло? – говорит мама. – Нет-нет, могу, ага. Загипсовали после обеда и около трёх отпустили.
Хедвиг грызёт нижнюю губу. За окном носятся Козочка и Розочка. Они то взбивают копытами бурые грядки, то, хорошенько разбежавшись, сшибаются лбами.
Каково это, интересно, прийти в совершенно новый класс, в совершенно новую школу? Где стены, быть может, вообще не жёлтые, а розовые! И где детей зовут не Линда, Пэр и Альфонс, а по-другому. Стеллан, например. И где у всех уже есть кто-то, с кем можно пойти на перемену, а ты вынуждена идти совсем одна. Бр-р, от этих мыслей мурашки ползут по спине.
– Да, ему было очень больно, так мне, во всяком случае, показалось, – говорит мама. – Счастливо, пока.
Папа решительно упирает руки в бока.
– Всё. В следующий раз, когда кто-то позвонит и станет расспрашивать про руку учителя, ты скажешь вежливо, но твёрдо: «Извини, но мне сейчас некогда об этом разговаривать, пока». И повесишь трубку.
– То есть теперь ты будешь решать, кому и как себя вести? – спрашивает мама.
– Директор может позвонить в любую минуту! Нельзя, чтобы телефон был постоянно занят просто потому, что тебе хочется потрепаться.
Мамины глаза округляются, рот стягивается в полосочку. На щеках вспыхивают две злобные красные розы.
– Потрепаться?!
Тут снова раздаётся звонок. Папа хочет снять трубку, но мама его опережает.
– Семейство Андерсон. Да, здравствуйте, здравствуйте. Рука учителя? Извините, но мне некогда сейчас об этом разговаривать. Если хотите потрепаться, перезвоните в другой раз. До свидания.
Мама вешает трубку. Папа в восторге.
– Браво! – восхищается он. – Очень хорошо!
– Спасибо.
Папа садится на стул и даже кладёт ноги на стол – так он доволен умницей мамой.
– Вот видишь, это совсем не трудно.
– Да, – соглашается мама и начинает мыть посуду. – Ты прав, отлично сработало.
Хедвиг сидит на диване и гладит кошек – Гавану и Тощего. Они полосатые, как тигры, и живут в «Доме на лугу», сколько она себя помнит. Под столом лежит чёрная собака Мерси. Так приятно положить ноги на её мохнатую нечёсаную спину.
– И кто же это был? – интересуется папа.
– А? – спрашивает мама. Ей плохо слышно – кастрюли в раковине так гремят.
– Кто звонил? И спрашивал про перелом.
– Директор.
– ЧТО-О?
Папа вскакивает и в отчаянии набрасывается на телефон.
– Ты с ума сошла! Что он о нас подумает, что он подумает?!
Папа судорожно набирает номер директора. После длинной череды извинений и подхалимской лести, поделившись кое-какой информацией о сломанной руке учителя, папа вешает трубку. Разговор окончен.
– Что он сказал? – интересуется Хедвиг.