На его место, обкомом был назначен Мозолев, у которого сразу же не сложились отношения с Веденеевым.
Он был переведен из соседнего города, где тоже являлся Первым, по виду был осанистым и с волевым характером, что сразу же сказалось на работе партийно-хозяйственного актива – который завертелся как ужаленный.
К тому времени меня избрали секретарем парторганизации и вместе с прокурором я регулярно посещал это таинство.
Впрочем, в нашу деятельность, Первый особо не вмешивался, и Виктора Петровича на ковер не вызывал, относясь к тому достаточно уважительно. Однако вскоре между ними возник конфликт, послуживший прелюдией для целой серии бурных событий.
Без согласования с прокурором, который в тот день был на совещании в области, по телефонному запросу зонального прокурора* я подготовил и направил в облпрокуратуру информацию о фактах штурмовщины на шахтах объединения, сопровождавшихся спаиванием шахтеров дирекциями в дни повышенной добычи*.
Они были введены Министерством угольной промышленности СССР с 1935-го года после установления Всесоюзного рекорда нашим земляком Алексеем Стахановым на шахте «Центральное Ирмино»
Более опытные коллеги из других прокуратур оказались прозорливее и по своим объединениям (где все было аналогично) в областную прокуратуру таких фактов не представили.
В результате, на состоявшемся вскоре в обкоме партии по этому вопросу совещании, с участием представителя ЦК Компартии Украины, Первомайск оказался в центре внимания. Мозолев получил серьезный нагоняй и решил разобраться с прокурором.
Для этого, на следующий день вызвал к себе Генерального директора п/о «Первомайскуголь» Пророченко, а заодно директоров всех шахт, по которым проехались на совещании в обкоме.
Как нам стало известно позже, перед ними была поставлена дилемма* – признать факты пьянок на предприятиях в дни повышенной добычи, за что получить партийные взыскания, или опровергнуть информацию прокуратуры, обвинив ее в предвзятости, и остаться при своих интересах.
Естественно, угольный генерал с директорами выбрали второе.
После этого, в качестве «мальчиков для битья», в горком пригласили нас с прокурором.
К слову, Виктор Петрович ни тогда, ни позже, ни разу не упрекнул меня в излишней самостоятельности. Разговор у Первого шел на повышенных тонах. Директорам был явно не по себе, и они блудливо водили глазами.
В заключение Мозолев заявил, что мы должны представить объяснения организаторов и участников, якобы имевших место пьянок, в противном случае нас будут судить партийным судом и отберут партийные билеты.
Я тогда еще был «не пуганый», и чуть было не вступил с ним в спор, однако не успел – шеф здорово прищемил мне под столом ногу.
Когда после завершения мероприятия мы вышли на свежий воздух и закурили у горкомовских елей, идущие следом директора попытались объясниться.
– Лучше подумайте, во что вы вляпались, – оборвал их Веденеев. – Завтра мы займемся этим вопросом вплотную.
Те ретировались к черневшим на стоянке «Волгам» и отправились давать стране угля. Как говорят шахтеры, «мелкого, но много».
По возвращению к нам, Виктор Петрович доложил о ситуации прокурору области Зимарину и попросил направить нам для содействия в дальнейшей проверке «зонального» старшего прокурора отдела общего надзора Ушакова. Тот согласился и на следующее утро Леонид Васильевич был у нас.
Это был ражего вида* дядька, в чине старшего советника, и как я уже знал, с мертвой хваткой.
Он тут же по прямой связи вышел на Первого и сообщил о цели визита. Мозолев попросил уведомить его о результатах и предложил выделить для участия в проверке заведующего угольным отделом.
– А зачем мне ваш «цербер»? Я и без него разберусь, – заявил Леонид Васильевич, вслед за чем отключился.
– Ну что, моряк, заварил ты кашу, будем расхлебывать,– сказал он, уставив на меня свои буркалы*. – Информация-то хоть надежная?
– От председателя комитета народного контроля Ермакова, с исходящим номером и его подписью, кроме того могу дополнить ее объяснениями нескольких горняков.
– У тебя что, есть среди них знакомые?
– Да. В свое время вместе учились в Кадиевском горном техникуме*, двое работают горными мастерами на здешних шахта.
– Добро, это уже лучше, – хмыкает наш зональный*. Будем доказывать очевидное и вероятное. Виктор Петрович, сколько попало в информацию шахт?
– Пять из шести, кроме «Горской»
– Мы с тобой берем четыре, Ковалев одну, где больше всего нарушений.
– Твоя задача (тычет в меня пальцем) получить объяснения, подтверждающие нашу информацию. Чем больше, тем лучше и желательно не только у работяг. Понятно?
– Точно так.
Через полчаса, на нашей «Волге», выезжаем на эти предприятия. Все они за чертой Первомайска, в зеленых долинах и цветущей степи, над которыми росчерки перистых облаков и сиянье солнца.
– Лепота*, – довольно гудит рядом Ушаков, – а то совсем захирел в этих гребаных кабинетах.
– Есть мнение поработать без перерыва на обед (оборачивается к нам Веденеев), а потом заедем на Донец, в одно тихое место.
– Не возражаю, – значительно говорит куратор.
Вскоре меня высаживают у административного корпуса шахты «Карбонит», на которой трудятся около пятисот горняков, а сами следуют дальше.
Директор на месте и явно не в восторге от визита.
Тем не менее, мне выделяют для работы кабинет и разбитную даму – инспектора отдела кадров.
Я точно знаю, на предприятии уже проведена необходимая работа и ГРОЗам* приказано «держать язык за зубами». А поскольку заработки у них будь здоров, мужики так и сделают.
Не теряя времени даром, звоню в городской Комитет народного контроля* Ермакову, предложив тому подъехать на предприятие.
Этот болезненного вида щуплый и весьма принципиальный человек, регулярно информировал прокуратуру о выявленных комитетом нарушениях. А таких было не мало, поскольку на всех городских предприятиях имелись группы и посты внештатных инспекторов народного контроля. А поскольку ими являлись ветераны войны и труда, а также активные пенсионеры, им был сам черт не брат. Такая вот была в СССР серьезная организация.
Теперь она вроде как возрождена и называется «Народный фронт», но с Комитетом народного контроля СССР и близко не стояла.
К вечеру того дня, порядком измотавшись и наскоро перекусив доставленными из шахтной столовой бутербродами, мы с Ермаковым получили несколько десятков нужных объяснений. При этом использовали хитрую тактику: сначала опросили жен горнорабочих, которые после дней повышенной добычи попали в медвытрезвитель, подверглись штрафам и были за это лишены квартальных премий, а затем их суженых.
Далее переключились на так называемых «обиженных», имеющихся в каждом коллективе, и ветеранов предприятия. Получилась, как говорят на флоте, – картина Репина «Приплыли». Ознакомленный с материалами директор шахты Хамицкий имел весьма бледный вид.
Кстати, свою фамилию он оправдывал. Это был классической формы хам в общении с подчиненными, руководивший до этого «Первомайск углем» и заваливший там всю работу.
Отпустив «кэривныка»* скушать валидол, мы с коллегой собрались было продолжить работу, но тут в кабинет вошли Веденеев с Ушаковым.
– Ну как тут у вас? – пожав председателю руку, спросил Виктор Петрович.
– Полный абзац, – ответил я, демонстрируя кипу объяснительных. – К ним можно добавить справки из вытрезвителя и приказы по шахте о лишении ударников труда премий.
– Глубоко копаешь, чувствую, из тебя выйдет толк, – похлопал меня по плечу зональный. – У нас тоже все путем, два директора раскололись и написали типа явок с повинной.