После этого мы распрощались с Ермаковым (у того были еще дела), спустились вниз и отправились в сторону Северского Донца, к «тихому месту».
Находилось оно недалеко от Светличного, на зеленом с песчаной осыпью берегу, где стоял небольшой строительный вагончик. На другом синел вековой бор, в прибрежных камышах пела брачную песню лягушка.
Рядом, в котле над потрескивающим костром, исходила паром уха, а за деревянным, вкопанным под березой столом, на лавке сидел крепкий старик в панаме и дымил цигаркой.
Иван остановил машину рядом с вагончиком, мы вышли и поручкались с дедом.
– Давнэнько нэ бувалы, Виктор Пэтрович, – сказал он, вставая – Чи работы багато?
– Воз и маленькая тележка, дед Остап, – улыбнулся шеф. – В это году даже спиннинг в руки не брал, такая вот незадача. (Как и Иван, он был заядлым рыбаком и на выходные оба с ночевкой, уезжали на Донец или Айдар, половить там леща или жереха
Пока суть да дело, Иван извлек из багажника «тормозок»*, а к нему пару бутылок «Столичной» и накрыл стол. Дед Остап дополнил все это оловянными мисками с ложками, и приняв (кроме Ивана) по сто грамм, все навалились на горячую уху из карасей, бывшую на свежем воздухе непередаваемо вкусной.
Затем, после второй, умяли спираль домашней колбасы (в марте Иван забил кабана) и, выпив по кружке чая с медом, заваренном на чабреце*, закурили, любуясь рекой. Она плавно несла светлые воды батюшке Дону.
Возвращались домой в первых сумерках, под трели соловьев в голубых балках.
На следующее утро Веденеев с Ушаковым, навестили Первого.
Какой там состоялся разговор не знаю, но директора «ударных» шахт получили партвзыскания.
По молодости я посчитал, что на этом все и закончится, но, как показали дальнейшие события – ошибся.
Дело в том, что в любом городе или районе результаты борьбы с преступностью напрямую зависят от прокурора. Если он жестко и принципиально надзирает за оперативно-розыскной деятельностью, следствием и дознанием, она, как правило, снижается. В противном случае эффект обратный.
Веденеев был сильным прокурором, ни лебезил перед горкомом и пользовался авторитетом в милиции, городском отделе КГБ и суде.
Заручившись его поддержкой, ГОВД возглавляемый в то время подполковником Ляшенко, довольно активно работал по линии БХСС. Возглавлял эту службу капитан Касатонов, большой друг прокуратуры. И сводилось это не к меркантильными интересами, а самому тесному взаимодействию в работе.
Добрая половина дел по фактам взяток и хищений в особо крупных размерах, находившихся в производстве наших следователей, возбуждалась по линии ОБХСС, и все они доводились до суда с осуждением виновных к реальным срокам, а также конфискацией имущества. Прокуратура Ворошилоградской области лидировала в этом плане, и опыт ее работы в данный период, распространялся Прокуратурой Союза СССР.
Объяснялось это тем, что в других республиках и областях таких дел насчитывались единицы, а в Средней Азии и Закавказье, они отсутствовали.
Через неделю после эпопеи с «днями повышенной добычи» Веденеев поручает мне организовать проверку городского комбината бытового обслуживания населения, кстати, довольно крупного.
Возглавлял КБОН некто Разин. Чтобы его представить, достаточно взглянуть на фото известного ныне актера Семшова. Как две капли воды, но наш герой много выше ростом. По городу Евгений Александрович передвигался только на персональной «Волге» и был в фаворе у «отцов города». На партактивах* он ни с кем из руководителей не здоровался и садился всегда отдельно, подчеркивая свою значимость.
При всем этом, возглавляемое им предприятие работало из рук вон плохо, а продукция коврового цеха, реализуемая в другие регионы и даже Среднюю Азию, постоянно вызывала многочисленные жалобы граждан. Именно с этим вопросом и предстояло разобраться.
Принял меня директор нехотя и для начала отказал в предоставлении документов по работе коврового, а также цеха вторсырья. К такому развитию событий я был готов и вручил ему подписанное прокурором требование о проверке.
Документ возымел действие, и меня провели в кабинет главного бухгалтера.
Там, в течение нескольких дней, пригласив «внештатника», я перелопатил массу всевозможных договоров, рекламаций, накладных, счет-фактур, а также других документов, из которых следовало, что в цехах воруют и притом по крупному.
Обращало на себя внимание то, что в течение нескольких последних лет ревизорами областного управления и городским КРО Минфина, это подразделение не проверялось. После доклада о результатах Веденееву, тот распорядился назначить ревизию финансово-хозяйственной деятельности всего комбината и привлечь к проверке сотрудников ОБХСС.
Спустившись к себе, я позвонил Касатонову и сообщил ему о поручении прокурора. А когда заканчивал печатать требование о назначении ревизии, в кабинете появился Виктор Иванович с объемистой папкой.
Мы поприветствовали друг друга, капитан уселся на стул напротив и сообщил что уже несколько месяцев они ведут оперативную разработку комбината и имеют ряд сведений о процветающих там махинациях. Затем ознакомил меня с содержимым папки. Это были копии документов, ряд из которых я изучал в бухгалтерии, агентурные справки, а также заключение по ним с целым рядом конкретных фактов различных злоупотреблений руководства предприятия.
Оговорив детали проверки, поднялись в кабинет прокурора. Он внимательно выслушал нас и внес ряд существенных корректив в предлагаемый план действий.
Первая – ревизия хозяйственно-финансовой деятельности комбината назначается прокуратурой.
Вторая – обеспечивать деятельность ревизоров будут сотрудники ОБХСС.
Третья – решение о возбуждении дела принимает он лично.
На том и порешили.
В течение следующих двух недель на комбинате вскрываются факты хищений не только в ковровом цехе, но также в других его структурных подразделениях. Судя по бухгалтерским документам и показаниям опрошенных сотрудников, прямое отношение к этому имеют Разин с главным бухгалтером. С началом ревизии он держится нагло и самоуверенно, демонстративно навещает горком с исполкомом, однако спустя какое-то время сникает и просится на прием к прокурору. Попадает, но уже по возбужденному уголовному делу.
А еще через несколько дней, местом пребывания Евгения Александровича становится камера СИЗО Артемовска.
Уже на первых допросах, которые ведет принявшая дело к производству Безродняя, Разин сознается в хищениях и заявляет, что совершал их для дачи взяток первому секретарю горкома Мозолеву и председателю горисполкома Ерыгину. Его признание было подобно взрыву бомбы.
Обвинение во взяточничестве такого ранга партийно-советских бонз, в то время было смерти подобно.
Разина немедленно допрашивает сам прокурор – тот стоит на своем и сообщает ряд фактов. О деле Веденеев докладывает прокурора области, а тот информирует обком партии.
Уже на следующий день с доставленным из СИЗО в Первомайский ИВС Разиным, в камере встречается представитель обкома – заведующий отделом административных органов Деняк. Результат тот же.
В итоге о деле Разина докладывают в ЦК Компартии Украины, а также прокурору республики Осипенко.
Тот тут же направил в Первомайск старшего следователя по особо важным делам при прокуроре республики Довганя.
Илья Максимович был в чине старшего советника, но больше походил на бухгалтера из известной ныне песни. Однако первое впечатление оказалось обманчивым. У «важняка» оказалась бульдожья хватка и уже через пару дней в камере оказывается главный бухгалтер комбината, а на квартирах фигурантов проводятся обыски.