– Чтобы детей много не было, понимаешь? Перенаселение по всему миру, не хватает еды… ясно тебе?
Ясно. Поэтому на улице ребятни почти нет: у кого-то дети уже выросли, у кого-то ещё не родились, а другим, как объяснили братья, вообще запретили их иметь – Центр не дал согласия.
– Вы сказали, что больше одного ребёнка нельзя, – заметила Ксюша, красноречиво переводя взгляд с Ромки на Севу.
Те рассмеялись:
– Мы же близнецы! С этим ничего не поделаешь.
– А люди-ксеноботы бывают?
– Ты что! – Севка сильным броском послал мяч. – Конечно не бывают… Это же не кошки и не собаки.
– А вдруг они уже существуют и ходят среди нас? – округлил глаза Ромка. – А что, нашу ксено-собаку Марту от настоящей не отличишь, так же у людей. Вдруг я ксенобот, – ткнул он в грудь пальцем, – или Севка.
Они захохотали, смешно же: Севка – ксенобот! Он корчил рожи, скалил зубы, рычал, размахивая руками, и повалился в изнеможении на траву.
– Вы клоны, а не ксеноботы! – засмеялась Ксюша.
С близнецами весело. Пусть они не подарок, но приятели хорошие.
***
В резном буфете красного дерева в строгом порядке стояли на полочках мамины фарфоровые статуэтки. Каких только фигурок там не было! Вот девочка на коньках в коротенькой пышной юбочке и белой шапке с полосками. Развела в стороны тонкие руки в варежках, чуть откинула головку. Кажется, ещё мгновение – и она легко заскользит по льду, сияя улыбкой.
А вот сидящая женщина в пёстрой одежде – цыганка. Чёрные волосы по плечам, руки в браслетах покойно сложены на коленях. Рядом сидят влюблённые на скамейке. Их головы соприкасаются, парень-моряк держит за руку девушку, а та улыбается. Сразу видно, что они любят друг друга.
В самом низу стоит фигурка сплетницы в чёрных очках и с жёлтыми волосами. Чуть тронешь фарфоровую полосатую юбку – и корпус покачивается взад-вперёд, будто барышня что-то оживлённо рассказывает. Мальчик-лыжник, пастух с пастушкой, собачки, милый бурый мишка с колечками на брюшке, балерины, гармонисты, клоуны, человечек с длинным носом – Буратино…
Ксюша привстала на цыпочки, осторожно достала сплетницу и поставила на край стола. Умостив подбородок на сложенные руки, долго любовалась фигуркой, трогала пальчиком глянцевую юбку.
– Ксения!
Ксюша вздрогнула от неожиданности, резко обернулась – и надо же такому случиться! – задела локтем статуэтку. С глухим стуком фарфоровая барышня упала на пол и раскололась на две части. Корпус со сложенными перед грудью руками откатился под стол, на голенастых ножках покачивалась взад-вперёд пышная юбка.
– Что ты наделала! – Мама бросилась поднимать осколки, лицо её исказилось от жалости. – Это старинные статуэтки, знаешь, сколько они стоят?!
– Мамочка, прости, я нечаянно, – пробормотала Ксюша. Подбородок её задрожал, в золотисто-карих глазах отразился страх.
– Я не разрешала тебе трогать мою коллекцию!
– Но раньше ты позволяла поиграть…
– А теперь не разрешаю, иди в свою комнату!
Ксюша убежала к себе, забилась в угол и долго плакала, размазывая горючие слёзы по щекам. Обидно…
Мама её не любит. Вернее, любит, но не так, как братика. На Илюшку она смотрит с нежностью и улыбкой, радуется каждому шажочку, каждому звуку, каждой проделке. Ему прощается всё: и испорченная одежда, и поломанные цветы, и запачканный пол. Мама только смеётся и кричит: «Уборка!» И тогда выкатывается из кладовки робот-уборщик и принимается за работу. С тихим гудением пылесосит, моет мягкими щёточками пол и стены. Люси, заслышав шум, пулей уносится в безопасное место: она боится робота, а также всего громкого и сверкающего.
Ксюша прерывисто вздохнула: жаль, что так получилось. Взяла маленькое кукольное зеркало, вытерла ладошкой покрасневший носик и заплаканные глаза, отвела со лба мокрую русую чёлку. Скорее бы приехал папа!
Через час или два – время тянулось страшно медленно – она решилась выйти из комнаты, спустилась на первый этаж и заглянула в столовую, где мама кормила братика каким-то очень полезным овощным пюре. Илюша на высоком стульчике болтал ножками, мусолил стиснутую в кулачке резиновую собачку и старательно отворачивался от ложки: пюре ему не нравилось.
– Мамочка, прости… Я нечаянно разбила твою статуэтку.
– Простила уже, – коротко ответила мама, вытирая Илюше ротик салфеткой.
Ксюша ждала, что мама назовёт её любимой доченькой, обнимет и поцелует, но этого не случилось. Она нерешительно топталась рядом, глядя в пол, теребила поясок платья.
– Мам…
– Завтра на антикариозную обработку поедем.
Мама к зубам относилась со всей серьёзностью.
– В наше время просто непростительно иметь кариес, раз в год прийти на обработку, и всё! – частенько говорила она. – Но есть такие пациенты, которых не дозовёшься на профилактику, и что в итоге?
– Что? – осторожно спрашивал отец.
– Кариес! Начальный, средний и даже глубокий. Просто безобразие… приходится делать пересадку.
– А как это, мам? – вклинивалась любопытная Ксюшка.
– Как?.. На папином «Ксено» выращивают зубы, потом пересаживают. Но лучше до этого не доводить! – строго предупреждала мама и вела Ксюшу в стоматологию, где лично проводила антикариозную обработку.
Фигурку барышни-сплетницы удалось склеить почти без следа. Если не присматриваться, то трещина совсем незаметна. Казалось бы, в конфликте поставлена точка, но почему мама так холодна? Глаза отводит, губы поджимает – не улыбнётся.
Перед сном Ксюша достала с полки книгу с движущимися картинками – это были её любимые сказки, где нарисованные кони в упряжке переступали ногами, кивали грациозными пышногривыми головами, прядали ушками; юная Золушка в бальном платье приседала в глубоком реверансе перед принцем, фея-крёстная взмахивала волшебной палочкой, рассыпавшей голубые искры.
– Мам, почитай книжку!
Мать на секунду замешкалась в дверях, потом нерешительно предложила:
– Лучше посмотри голографическую сказку, это гораздо интереснее.
Ксюша покачала головой: не надо.
Нет, не простила её мама, в сердце своём не простила. Ксюша тяжело вздохнула, легла на кровать, напоминающую формой вытянутую каплю, выключила подсветку в крыше-куполе и свернулась клубочком.
Ночью, когда дом погрузился в тишину и темень, она спустила босые ножки с постели, нашарила в ящике стола ручной фонарик и ножницы. На цыпочках, стараясь не шуметь, прокралась в гостиную, а из гостиной – в сад.
Яркое пятно фонарика выхватило из темноты крупные цветочные бутоны. Красная роза, жёлтая, белая, кремовая, розовая, бордовая – чудесный получится букет! Она найдёт для него самую красивую вазу и поставит в спальне. Утром проснётся мамочка, увидит розы, обрадуется и восхитится: «Какая прелесть! Кто же это мне подарил?»
Ксюша тихонько пробралась в родительскую комнату, поставила цветы на столик, окунула лицо в прохладные лепестки и вдохнула пьянящий аромат. Как хорошо она придумала, мама будет в восторге!
***
– Господи… розы!
Ксюша проснулась будто от толчка, открыла глаза и прислушалась: что это было?.. и было ли? Ей показалось, что из сада доносятся всхлипывания и неразборчивые причитания. Выбралась из постели, подбежала к приоткрытому окну с антимоскитной завесой.
Возле садовой фигуры белочки стояла на коленях мама в ночной рубашке и с плачем ощупывала пальцами, точно слепая, обрезанные стебли белых роз. По мощёной дорожке бежал отец, завязывая на ходу поясок халата.
– Лика, Лика… она не виновата, не ругай её… – успокаивал он, гладил вздрагивающие плечи и шептал что-то, но мама только трясла головой и плакала навзрыд.
– Я не могу… не могу! Как же тяжело… это невыносимо…
«Неужели мама так расстроилась из-за цветов?» – со страхом подумала Ксюша. И заточилась под одеяло, оставив щёлку для дыхания, прислушиваясь из своего убежища к малейшим звукам в доме. К завтраку не вышла, пока отец, уже одетый в новый светлый костюм, сам не поднялся в детскую.