Пригнав стадо на ферму, она поспешила к себе, выкатила за ворота тачку, кинула топор – и к дубу. На пути словила вопросы, типа, куда по темну-тёмному почесала? Подобное Клава ожидала и запасла ответ:
– Дрова закончились, баню нечем топить. Спешу устранить высокопоставленное замечание Кузьмича. Он сетует, что Муж не ухоженный. Заодно сама помоюсь после духов под названием «Сто одна корова».
Тот, кто нарвался на сарказм, покрутил у виска пальцем, проводив односельчанку сочувствующим взглядом.
Странностей у Клавы хватало, например, после того как пригрела козла, прекратила есть мясо, раздарила дворовую живность и перестала гнать самогон. При встрече с соседями ограничивалась сухими – здравствуете и до свидания.
Жила она одиноко в небольшой избе на окраине, когда-то государственной вотчины. В начале двухтысячных годов земля разошлась по разным предпринимателям. И ей пришлось приватизировать участок под хатой: оформить в личное владение, будто до этого – был чужой. Про Ленинский декрет – «Земля принадлежит народу» никто и не вспоминал. Тётка Капа, воспитавшая её, в конце девяностых умерла. Муж Капы пожелал уехать в город, к своей сестре. Родителей Клава не знала, как и то, кто она и откуда.
* * *
Погрузив чемодан в тачку, закидала находку хворостом и поспешно вернулась. Упаковкой богатства истопила баньку. Золото и статуэтки завернула в тряпицу, уложила в ржавый короб и замаскировала в хламе, на чердаке. Деньги… тут возникла сложность, хотя к обороту и непригодны, уничтожить – рука не поднялась. Закопала в целлофановом мешке за баней, в кустах крапивы. «Надёжней место не сыскать», – порадовалась она смекалке.
И зажила Клавдия особым терзанием страстотерпицы: это когда побрякушек дорогих завались, а похвастаться нельзя!
Разговоры о сгоревшей машине незаметно улеглись: никто толком ничего и не понял, больно здорово разметало взрывом останки по лесам и полям.
* * *
Ранняя осень, позолотила листву и стремительно обглодала остатки зелени, намереваясь полностью уничтожить разгул лета. Клава всё чаще рассуждала, не пора ли покончить с пыткой и примерить то, чего ни разу в жизни не надевала.
И как-то вечером посмотрела на свои алюминиевые серёжки и пожалела уши. «Если их в бриллианты нарядить… красота неимоверная будет», – вздохнула она, не сомневаясь, что на чердаке хранится то, о чём думает.
«А пальчики, пальчики… прямо созданы для колец с изумрудами. Ну и пусть, что ногти некрашеные. Куплю поутру алого лаку, намулюю, и нет проблем!» Решилась она на долгожданное удовольствие.
Вскоре двери закрылись на крючок, окна плотно зашторились. Мужу было велено блюсти в оба глаза. Тот послушно улёгся на крыльце. И драгоценности засверкали на столе.
Время перевалило за полночь и впервые его не хватало. Клава понимала, пора спать, но подворачивалось красивая вещица, сон отступал. Обернув себя простынёй в стиле греческой туники, женщина вертелась у зеркала. Обвешанная ожерельями, цепями и брошками, сокрушалась, что в ушах по одной дырке, зато в волосах поместилось три диадемы.
Радость прервалась шорохом за окном. Клава на автомате раздвинула шторки и тут же задёрнула.
«Вот я дура… выперлась, – обжог сознание промах, – а, может так чего», – прогнала она волнение. Всё же спешно сняла украшения и сунула короб под кровать, щёлкнула выключателем и прислушалась: «Вроде тишина. Потом, козёл не закрыт, что паниковать, впрочем и бай-бай надо!»
История 7
Рассеянную задумчивость Клавы на ферме заметили сразу, и настороженно косились в её сторону.
– Клавк, что сонной тетерей бродишь, аль не выспалась. Никак Муж храпит?! – не выдержала телятница Мария.
– На себя глянь, – огрызнулась Клава.
– Не серчай, я не про тебя… так! Слыхала, что болтают, будто соседка твоя, Шурка, белку словила?
– Ух, и сплетница ты, Манька.
– Подумаешь, всё равно скажу! Так вот Шурка лопочет, что видала тебя ночью разодетой Египетской царицей! И такому виду жутко перепугалась.
– И что?
– Как что?! Это верняк, белка.
– Манька, главное, чтобы она привычку скакать по деревьям за основу не приняла, остальное муть.
Клава хотела идти по своим делам, но услышала фразу:
– Ну, ты, и, правда, фригидная!
«Как же всё надоело!» Сдали женские нервы, Клава ухватила назойливую бабу за грудки, процедив сквозь зубы:
– Ты, подруга, определись… королева Египетская или…
– Поняла я, поняла, отпусти!
Клава ослабила хватку и расправила на груди Мани кофточку.
– Вот и славно, – улыбнулась Клавдия и пошла куда собиралась.
– Чикнутая! Недаром прозвали Бригадфюриром.
– Ошибаешься, подруга, я Бригадыхвост! И горда этим, – отозвалась на ходу Клава.
Было не до обиды: услышанная новость – куда безобразнее… «Значит, Шурка… ну самогонный Штирлиц! Недаром козла приманивала, то капусту сунет, то морковку. Вот и разгуливает безнаказанно по огороду. Гришка-то… сурчонок старый, дрых поди. Ну, задам трёпку!»
Целый день она размышляла, как излечить соседку от любопытства, и вообще, таскать ноги на чужую территорию.
* * *
Вернувшись домой, Клава отчитала провинившегося охранника:
– Что скажешь, морда коррумпированная! – услышал козёл и возмущённо затряс головой.
– И не строй из себя жертву хозяйского мятежа! Чё с тобой миловаться: Сашка почему ночью по огороду шастала, кому велено – бдеть? Что скажешь? – и женщина подбоченилась.
Подобного оборота козёл не ожидал. Очередное коварство человека сломило: животное, подогнув лапы, склонило голову.
– То-то же… и запомни! Это последнее предупреждение. Дальше скотобойня! Нет, вы, только подумайте… что ни мужик, то увалень: если сам не украдёт, так по доброте душевной отдаст, но дом разорит!
Козёл виновато заблеял.
– Кх, понял он, чем дед бабку донял! Не нравится, да? А мне приятно слушать, как мои тайны по селу гуляют. И всё из-за тебя… продался… за кочан капусты! Эх… был Гришкой, и сдохнешь им! – закончила воспитательную экзекуцию хозяйка и хлопнула дверью дома.
Григорий поплёлся в сарай, разумея, ужин не светит, но знал, где славно набьёт утробу вкуснятиной. Был у него тайный ход к соседским закромам.
История 8
К полуночи план воспитательного мероприятия для соседки вызрел сам. Клава опять завернулась в простынь, надела самые массивные украшения для солидности образа и привязала за спиной фонарик. Когда включала, то оказывалась дамой с подсветкой. Для острастки раскрасилась сажей, а на стекло фонаря прилепила красную прозрачную плёнку. Продемонстрировала себя перед зеркалом и ужаснулась, но подумала, что светомаскировка не помешает, как бы простыня не выдала раньше времени. Нашла старую плащ-палатку. Накинула её, превратившись в бесформенную персону. «Шик!» – наличие атрибута ужаса придало уверенности. Клавдия взялась ждать момента.