– Во, кто-то уже моется, – говорит Витька и мы раздеваемся.
Потом я тяну на себя тяжелую дверь, мы переступаем высокий комингс, и обширная душевая оглашается пронзительным визгом.
Там, в молочном тумане, мелькают несколько розовых тел, в нашу сторону летят мочалки.
– Ух ты-ы! – восхищенно гудит Витька, и тут же получает одной в лоб.
– Пошли отсюда! – орут из кабинок девицы, стыдливо прикрываясь руками.
– Да ладно вам, – утирает с лица мыльную пену Витька. – Матрос ребенка не обидит! Ведь так, Валер?
– Ну да, – отвечаю я, и мы, посмеиваясь, семеним по кафелю в другой конец душевой.
Соседки, что-то бубнят, потом хихикают и, поддав напоследок пару, по одной выскальзывают за дверь.
– Хорошо помыться, мальчики! – весело кричит последняя.
– И вам не хворать, – бубнит Витька, намыливая голову.
Через полчаса, изрядно напарившись и ополоснувшись напоследок, мы возвращаемся в пустую раздевалку, в изнеможении опускаемся на скамейки.
– Хорошо, – говорит Витька, тяжело отдуваясь. – А у нас в Сибири, бабы между прочим, с мужиками моются.
– Иди ты?! – не верю я.
– Сам иди, – хмыкает приятель. – В деревнях.
Потом мы обсуждаем забавное приключение, хохочем и направляемся к своим шкафчикам.
– Твою мать! – выпучивает глаза Допиро. Рукава его робы и штанины, завязаны мокрыми узлами.То же самое и с моей.
– Вот сучки, – шипим мы с Витькой, пытаясь развязать узлы. Но не тут-то было, они затянуты намертво.
Следующие полчаса, матерясь и действуя зубами, мы все-таки приводим робы в рабочее состояние, напяливаем их на себя и спешим назад.
– Кто это вас так изжевал, коровы, что ли? – весело интересуется вахтенный офицер и с интересом пялится на наши робы.
– Ага, товарищ лейтенант, с сиськами, – кивает Витька, и мы ссыпаемся на нижнюю палубу.
– Ну что, как говорят с легким паром, – бормочет Витька, когда, добравшись до каюты, мы заваливаемся в койки.
– И тебе не хворать, – зеваю я, и мы проваливаемся в сон.
Примечание:
дебаркадер – плавучая пристань, выполненная в виде судна.
День счастья
– А давай сегодня рванем в самоход, – предлагает Витька, наблюдая, как я швыряю за борт оставшийся от обеда кусок хлеба. На него сверху пикируют бакланы и устраивают шумную драку.
– Не, – говорю я, – не пойду. И швыряю второй.
В прошлый раз нас едва не отловил базовый патруль, и загреметь на «губу» у меня нету ни малейшего желания.
– Ну, как знаешь, – вздыхает Витька, ловко отщелкивая сигаретный бычок в сторону качающихся на воде птиц.
Через час, немного вздремнув, мы спускаемся по крутому трапу на пустынный причал, строимся и, гремя сапогами, направляемся вдоль залива, в сторону виднеющегося вдали морзавода.
– Прибавить шагу! – изредка бухтит шагающий сбоку строевой старшина Жора Юркин, на что мало кто обращает внимание. За последние дни, готовясь к очередному выходу в море, команда здорово вымотались, и на то есть причины.
Кроме нас, на ракетоносец необходимо принять почти сотню заводских специалистов, представителей различных закрытых НИИ и военпредов. Всех их следует возможно комфортно разместить и каждодневно питать по нормам морского довольствия.
А посему, с раннего утра и до поздней ночи, под ласковые речи помощника и интенданта, команда загружает провизионки, холодильники и трюмы, всем необходимым для плавания.
Тут и мороженые говяжьи и свиные туши, горы деревянных и картонных ящиков со всевозможными консервами, шоколадом и вином, тяжеленные мешки с мукой, сахаром и крупами, а также всевозможные «расходные» материалы. Все это мы получаем на складах, доставляем к лодке, спускаем вниз и растаскиваем по отсекам.
Сегодня последнее усилие – после обеда осталось загрузить тонну какой-то аппаратуры, полсотни фанерных «самолетов», для тех, кому не досталось места в каютах, а заодно пару грузовиков с картофелем и капустой.
К вечеру, помывшись в душе на стоящем рядом дебаркадере, мы с чувством выполненного долга возвращаемся на плавбазу. Бачковые получают на камбузе ужин, накрывают раскладные столы и все, рассевшись по боевым частям и службам, активно работают ложками.
Потом, мы выходим наверх, дымим сигаретами на юте, и гадаем, что случится в этот раз, накануне выхода или в море. Как правило, в такие дни происходят занимательные истории.
Однажды, весной, захворал какой-то важный спец из «Рубина», и вместо него на выход прислали хорошенькую женщину. Наш командир отказался идти в море и потребовал специалиста-мужчину. Разразился большой скандал, но «кэп» уперся и мужика все-таки нашли.
В другой раз, уходя на глубоководные испытания, мы забыли на берегу доктора, он догнал лодку уже в море на каком-то катере и карабкался по шторм-трапу на надстройку, с чемоданчиком в зубах.
А пару недель назад, на ракетных стрельбах, какой-то «блатной» начальник из Москвы, в силу незнания правил пользования, был контужен в гальюне содержимым его баллона, вылетевшим оттуда под давлением в полторы атмосферы. После этого он долго отмывался в душе и сожрал у доктора почти весь валидол.
Предавшись столь приятным воспоминаниям и накурившись до одури, мы строимся на вечернюю поверку на верхней палубе, потом спускаемся в кубрик, вооружаем свои подвесные койки и укладываемся на тощие, застеленные маркированными простынями и колючими одеялами, пробковые матрацы.
– Руби вольту! – орет дневальному из своего угла Жора, просторный кубрик погружается в синий полумрак ночного освещения.
В трубах отопления мелодично булькает вода и шипит пар, в отдраенные иллюминаторы веет запахом моря и осенней прохладой, где-то за переборкой привычно шуршат крысы, и мы погружаемся в сон.
Среди ночи всех будит грохот ботинок на трапе, яркий электрический свет и громкая команда «Подъем!»
Под люком стоят наш дежурный офицер, незнакомый лейтенант и два курсанта из местной школы мичманов, с якорями на погонах и красными повязками на рукавах бушлатов.
– Всем построиться на среднем проходе! – хмуро бросает дежурный.
Через несколько минут, натянув штаны, мы стоим вдоль коек и недоуменно взираем на непрошенных гостей.
– Так, смотри, – кивает лейтенант одному из патрульных. У курсанта обиженное лицо и здоровенный фингал под глазом. Он нерешительно идет вдоль строя, заглядывая нам в лица.
– Нету, – оборачивается к офицерам и шмыгает носом. – Тот был старшина 1 статьи и в бушлате.
– Юркин, Марченко, – тычет пальцем дежурный. – Оденьте бушлаты.
Жора с Лехой недовольно бухтя идут к вешалке, напяливают свои бушлаты и возвращаются в строй.
– Не, – отрицательно вертит головой курсант. – Не они.
– Ну что, все? – скептически смотрит дежурный на лейтенанта.
Тот молча кивает головой, и патрульные неуклюже лезут наверх.
– Товарищ старший лейтенант, а в чем собственно дело? – интересуется кто-то из строя.
– А в том, что какой-то раздолбай накидал банок патрулю и смылся – недовольно отвечает дежурный. – Найдут, пойдет под трибунал. Ясно?
– Чего яснее, – гудит стоящий рядом Володя Зайцев. – Патрулей бить нельзя. И все смеются.
– Ладно, разойдись, всем спать, – смотрит на часы дежурный и тоже поднимается по трапу.
Шеренги распадаются, мы снова забираемся в койки, и дневальный вырубает свет.
– Ну, вот вам и новая история, – зевает Димка Улямаев. – А фингал у будущего сундука классный.
– Интересно, откуда тот старшина? – интересуется Серега Антоненко.
– А хрен его знает, – отвечает мой сосед Витя Будеев. Нас на этой коробке рыл пятьсот, а на косе еще бригада подплава.
– Ладно, кончайте базар, всем спать, – бурчит Юркин, все замолкают
Утром, после завтрака, когда мы встречаемся на юте с ребятами из других экипажей, выясняется, что у них тоже был шмон. Патрулям предъявляли всех матросов и старшин, но те так никого и не опознали.
– И поделом этим чмошникам, – говорит кто-то. Что б не борзели.