– А че мы? – обижается матрос. Это все интендант.
– Ладно, – бурчит Абрамов и спешит обратно в каюту.
– О-о-о, – вновь начинает стонать Ира в умелых руках кока.
Возню прерывает громкий стук в дверь и начальственный голос, – открывай!
– Интендант, сука, – шепчет девице Саня, и щелкает замком.
– Значит так, Абрамов, – говорит слегка заплетающимся языком возникший на пороге мичман. – Я на склад, за деликатесами, остаешься за старшего. Ты все понял? И громко икает.
– Ага, понял, – с готовностью кивает чубатой головой кок.
Как только он возвращается в каюту, в трюме раздается дробный грохот и чей-то вой.
– Ящик упустили, падлы, – сокрушается Саня. – А давай пойдем в провизионку, а, Ир? Там тихо и все такое.
– Давай, – прыскает в кулак малярша и хлопает ресницами.
Через минуту они стоят в аппендиксе коридора за одной из ракетных шахт, и кок звенит ключами.
– Тэкс, – проворачивает он запорный клинкет, тянет на себя глухую дверь и щелкает рубильником. – Заходи.
В небольшом, сияющем белой эмалью помещении, под потолком, на крючьях, висят несколько замороженных говяжьих туш, у переборок сложены многочисленные ящики и коробки, а посередине стоит разделочный пень, с всаженным в него громадным топором.
– Во! – стопорит за собой рычажный запор Саня. – Как в лучших домах! – и подмигивает подруге.
Та, ежась, смотрит на наросший по углам иней.
– А это ничего, – перехватывает взгляд девушки кок. – Щас погреемся. И достает из одной коробки початую бутылку «Старого замка», а из второй несколько шоколадок «Аленка».
– Ах, как экзотично, – шепчет девица и влюблено смотрит на Саню.
Потом они делают по нескольку глотков из горлышка, жуют шоколад и целуются.
– Ну что, давай? – тяжело дышит кок в пунцовое ушко.
– Давай, – нежно мурлычет Ира и лезет рукой ему в штаны.
..аршему .атросу ..рамову ..рибыть в ....альный! – неразборчиво доносится снаружи.
– А? Чего? – отлипает от девицы Саня и непонимающе пялится в подволок.
– Старшему матросу Абрамову прибить в центральный! Кок, твою мать!!! – через минуту более явственно разносится по громкоговорящей связи.
-У-у-у, курвы! – едва не плача вопит Саня и бросается к выходу. – Ирочка, я щас! – оборачивается он к подруге, потом чмокает дверь, и слышно как в замке проворачивается ключ.
– Ты где, билат, лазиш, а?! – встречает кока в центральном разъяренный вахтенный офицер, грузин по национальности. – Бигом в кают-кампанию, к камандыру!
– Есть! – вякает Саня и чертом прыгает в люк.
В офицерской кают-компании, вольготно устроившись в креслах, за столом сидят командир с незнакомым адмиралом и пьют чай с сушками.
– Прошу разрешения, – осторожно просовывает голову в дверь кок.
– Давай – давай, Абрамов, заходи, – благодушно гудит командир. – Расскажи-ка нам, как ты завариваешь такой вкусный чай, – и кивает на подстаканник.
– Чай? – таращится на адмирала Саня и непроизвольно сглатывает слюну.
– Ну да, – значительно отвечает тот и утирает платком выступившую на лбу испарину.
В течение нескольких минут Саня на автомате излагает рецепт и методику приготовления своего напитка, а затем вытягивается и тупо пялится на начальство.
– Молодца, – цокает языком адмирал. – Порадовал. А почему он у тебя только старший матрос, а? – вопросительно косится на командира.
– Понял, Лев Алексеевич – с готовностью отвечает тот.– Сегодня же исправлю.
– А теперь садись старшина, с нами, – кивает адмирал на свободное кресло. Вестовой, еще прибор и чаю!
Примерно через час, обласканного Саню отпускают, и он, все еще не веря, что пил чай с адмиралом и теперь старшина, в прострации лезет наверх, подышать свежим воздухом.
– Сань, ты чего? – спрашивает его один из дымящих у обреза на пирсе моряков.
– Дай, – протягивает руку кок и жадно сосет сигаретный бычок.
– Ты ж не куришь!? – удивляется кто-то.
– Это я от переживаний, – приходит в себя Саня и рассказывает как пил чай с адмиралом.
– Ну, ты молодчик! – весело гогочут приятели. – С тебя причитается!
– Само собой, – расплывается в улыбке кок. – Завтра же и проставлюсь.
Внезапно его лицо меняется, Саня бледнеет и рысит к лодке.
– Да, забрало чумичку, – сплевывает в воду рыжий матрос. – Давно не видал, что б он так бегал.
Пролетев восьмиметровый тубус шахты и центральный пост, Абрамов метеором проносится по отсекам, скатывается по трапу и приникает ухом к запертой двери провизионки. За ней мертвая тишина.
– Все, кранты, – шепчет Саня, и, вставив дрожащей рукой ключ в замок, дважды его проворачивает. Потом открывает дверь и деревянно переступает комингс.
В мертвенном свете ламп, на деревянном стеллаже, скрючившись сидит Ира и, втянув голову в воротник курточки, звонко клацает зубами.
– Ты г-г-де б-был, к-коз-зел? – шепчут побелевшие губы.
– Ч-чай с адмиралом пил, – тоже заикаясь, отвечает Саня.
Затем раздается дикий визг, в глазах кока мелькает серия вспышек, и девица пулей вылетает наружу.
– Эх, Ира, Ира – тяжело вздыхает Саня и присаживается на корточки.
– И откуда он взялся, этот гребаный адмирал?
Примечания:
обрез – половина металлической бочки.
подволок – потолок в корабельных помещениях.
комингс – металлический порог
чумичка (то же, что и половник), жаргонное название коков.
С легким паром
Удобно устроившись в кресле вахтенного и забросив ноги на направляющую балку, я с интересом читаю «Караван PQ-17» Пикуля. Второй час ночи, на лодке тишина и убаюкивающее гудение дросселей люминесцентных ламп.
Внезапно у кормовой переборки раздается резкий зуммер отсечного телефона, я встаю, и направляюсь туда.
– Не спишь? – раздается в трубке загробный голос Витьки Допиро. – Пошли на дебаркадер, помоемся.
– Идет, – говорю я, и вщелкиваю ее в штатив.
Помыться стоит, тем более что мы готовимся к очередному выходу в море и целыми днями принимаем на борт различное оборудование, приборы, расходные материалы и продукты.
К тому же я подвахтенный, а рядом с лодкой, у причала, пришвартован заводской дебаркадер с отличными душевыми для гражданских спецов.
Достав из бортовой шкатулки у торпедных аппаратов казенное полотенце, мочалку, шампунь и мыло, я сую все в защитную сумку от противогаза, набрасываю ее на плечо и спускаюсь на нижнюю палубу.
Во втором отсеке, у пульта химического контроля, работают две молоденьких малярши, а рядом пританцовывает и скалит зубы, сменивший меня, вахтенный носовых отсеков, Славка Гордеев. Помимо обхода отсеков, в ночное время мы обеспечиваем все огнеопасные работы, которые ведутся на лодке.
– Видал? – подмигивает мне Славка и вожделенно пялится на обтянутый комбинезоном, пышный зад одной из девиц.
Я ухмыляюсь, молча показываю ему большой палец и ныряю в люк третьего.
Там меня уже поджидает Допиро, с такой же сумкой.
Мы взбегаем по звенящему трапу в центральный пост, где в окружении светящихся датчиков и мнемосхем скучает вахтенный офицер, и просим разрешение подняться наверх.
– Давайте, – значительно кивает тот головой, и мы исчезаем в шахте люка.
Наверху россыпи звезд, начался отлив и пахнет морем.
Сойдя по узкому обводу на трап, мы минуем караульную будку, с стоящей у нее «вохрой», с наганом в кобуре, и ступаем на широкий, заасфальтированный причал.
Несмотря на глубокую ночь, завод работает. В огромных, высящихся вдали цехах, мерцают вспышки сварки, слышны звон металла, грохот пневмомолотков и урчанье электрокаров. Родина укрепляет свой ядерный щит.
Миновав стоящую позади нас в ремонте лодку, мы подходим к ярко освещенной коробке дебаркадера. На нем расположены всевозможные мастерские и подсобки, в числе которых шикарная душевая для заводских рабочих.
Отдраив нужную нам дверь, мы спускаемся вниз и попадаем в обширную раздевалку. В ней, в ярком свете плафонов, белые шкафчики у переборки, мягкие маты на палубе и низкие длинные скамейки по периметру. Из-за неплотно прикрытой двери душевой, слышен шум воды, неясные голоса и выбиваются клубы пара.