Тем вечером среди тростников я решила доказать Ковбою, что я – вовсе не такая, как венгерка. Кроме того, теперь, когда я знала о причине его ко мне неприязни, я уже его не боялась. С того самого момента каждый раз, когда венгерка проплывала мимо в шлюпке, битком набитой ее друзьями, и Ковбой закрывался в доме, я разделяла с Кармен и негодование, и печаль и чувствовала себя на той же стороне баррикады, что и Ковбой, – против венгерки и ее друзей, взирающих на нас сверху вниз.
5
Какой такой силой обладала венгерка, чтобы превращать Ковбоя, парня гордого и даже подчас свирепого, в ягненка, покорно следующего за ней всякий раз, когда у нее возникало желание за ним приехать?
Мы с Кармен снова и снова задавали себе этот вопрос, но так и не могли найти на него ответа. Однажды летом, через три года после того, как разлив реки чуть не отнял у нас Лусио, мы организовали к месту обитания венгерки экспедицию, чтобы досконально эту тему изучить. Нам нужно было увидеть их вместе, на «месте преступления», как выражалась Кармен, которая с недавнего времени зачитывалась детективами.
И вот мы садимся в лодку, а Марито разматывает свою удочку на причале доньи Анхелы.
– Куда направляетесь? – спрашивает он нас.
И наживляет на крючок червяка, отчаянно извивающегося в его пальцах.
С некоторых пор совместные игры закончились, и в наш домик на дереве Марито больше не заглядывал. Вылазки на остров посреди реки, где мы коптим на палочках над костром пойманную рыбешку и рассказываем друг другу обо всем, что случилось за неделю, больше его не привлекают.
– Вниз по реке, – отвечает Кармен.
– Не забудьте: на обратном пути придется плыть против течения.
– Да знаем мы, знаем, – отзывается она и проверяет уключины. – Всё не так страшно, – поворачивается она ко мне, – на обратном пути будем грести по очереди.
Мы пока что на месте, не отплываем. Марито на нас уже не смотрит. Его тело отклоняется назад, рука вычерчивает дугу и забрасывает грузило, слышится свист, потом – звук падения в воду где-то на середине реки, и по воде один за другим расходятся круги и постепенно исчезают. Я отвязываю конец каната. Аккуратно сворачиваю его. Хочу остаться. Хочу продолжать видеть Марито, сидеть рядом с ним и ждать, когда начнет клевать, гадая, что за рыба идет к нам и какая именно выпрыгнет из воды, попавшись на крючок. Денек как раз для рыбалки. Хватаюсь руками за растущие из воды тростники и отталкиваюсь от берега – медленно, не спеша. Мы отплываем. Удочка Марито резко идет вниз, сгибаясь почти пополам. Он резким рывком поднимает ее, и из спокойной воды выпрыгивает рыбка. Руки Марито напряженно застывают на какое-то время. Он вырос, его тело изменилось – а я и не заметила когда. Мое – тоже. С каких это пор все мои внутренности сворачиваются в тугой узел, когда я на него смотрю?
Обе мы внимательно наблюдаем за коротким поединком между рыбой и Марито, и вот он уже вытягивает в нашу сторону свой трофей. Расстояние между нами не позволяет увидеть его улыбку, но я знаю, что он улыбается. Раньше мы отплясывали вокруг свежего улова – благодарственный танец, нечто среднее между ритуальной пляской африканцев и танцем индейцев с плоскогорья Ла-Пуна. Я поднимаю над головой руки и размахиваю ими – поздравляю с добычей.
– Кажется, кефаль, – произносит Кармен и энергично гребет.
У Кармен сильные руки, а под футболкой колышутся ничем не сдерживаемые крепкие груди. А я страдаю из-за своих слишком выпуклых заостренных сосков, которые от малейшего прикосновения еще и болят. Стараюсь замаскировать их лифчиками, которые мне велики, и подозреваю, что все вокруг замечают это и смеются. Убежденность в том, что это и есть окончательные формы моего тела, заставляет меня страдать.
– Я, наверное, стану монахиней-миссионеркой, – объявляю я, когда мы проплываем мимо устья ручья.
Проходим совсем рядом с ветвями плакучей ивы, и Кармен резким движением поднимает из воды весла, кладет их в лодку и устремляет взгляд на меня. Лодка плывет по течению.
– Почему миссионеркой?
– Потому что я хочу путешествовать.
Кармен начинает смеяться.
– И будешь носить на голове покрывало?