– Вы считаете, что постигать жизнь в деревне невозможно?
– Да, я так считаю! Лет в шестьдесят-семьдесят, если, конечно, доживу, вероятно, я и сам куплю какое-нибудь уютное село, отстрою фермочку, заведу лошадок. Но что хорошо под старость, не всегда годится в молодости. Ты меня понимаешь?
– Более или менее. Я другого не понимаю, зачем вы все это мне рассказываете?
И снова в лице Петра Романовича произошла странная метаморфоза. Губы его нервно задергались. Ответил он не сразу.
– Видишь ли… У нее нет друга. Она не сумеет прожить одна. После того, что стряслось в Москве… Ее ведь тогда чуть-чуть не убили. Кому она может теперь верить?
– У вас нет верных помощников?
– Ты хочешь, чтобы я послал с ней своих бритых ублюдков? – он жестко улыбнулся. – Нет уж! Я знаю, как она к ним относится. В чем-то, пожалуй, и разделяю ее мнение.
– Даже так?
– Давай без этих ужимок, Кирилл. У нас с тобой серьезный разговор.
– Тем более хочется понять ваше ко мне отношение. Слишком уж крутые перепады.
Петр Романович подпер подбородок рукой.
– А перепадов и не было. С самого начала ты оказался крепким орешком, просто я не знал, кто ты есть.
– То есть?
– Видишь ли, ты вполне мог оказаться и человечком от НИХ.
– Вы шутите?
– Ни в малейшей степени. Эту территорию мы, по счастью, пока контролируем, но всех отдыхающих не проверить, верно?
– Значит?.. – меня пробрало дрожью. Искристый фейерверк догадок опалил сознание. Все сразу встало на свои места – погони, возвращения, угрозы, недомолвки. – Вот же черт! Выходит не было никакого рэкета?
Петр Романович одарил меня тяжелым взглядом.
– Алиса любит музыку, об этом знали многие – в том числе и ОНИ. И вот в один прекрасный день в Бусуманске, где она скучает, появляется три смазливых гитариста. Причем играть они начинают прямо напротив ее окон…
– Да мы и понятия не имели, что играем под чьими-то окнами!
– Вероятно. Однако первый ваш концерт состоялся именно в таком месте. Мой дом ей не нравился. Она хотела постоянно видеть море. В одном из домиков на набережной я снял для нее квартирку.
– Фантастика!..
– Разумеется, вас тотчас взяли на заметку. Кстати сказать, если бы мои противники додумались до чего-нибудь подобного, это было бы и впрямь неплохим ходом.
– Понимаю. Нас приняли за диверсантов-донжуанов и при первом же удобном случае постарались выставить вон.
– Все правильно. Будь у нас стопроцентная уверенность, что вы не те, за кого себя выдаете, вам бы и шагу ступить не позволили. К счастью, подобной уверенности у нас не было, и Мула попросту взял вас в разработку. Сначала вас, а после и ваших подружек.
– То есть?
Петр Романович жестко улыбнулся.
– А ты всерьез полагал, что дамочки отправились за вами исключительно по любви?
Сказал, как ударил. Я вспомнил беседу с Адольфом, наше ожидание в кафе, вспомнил собственное удивление, когда вместе с Элизой в зал вошла и Татьяна. Если мой собеседник ничего не выдумывал, ЭТО могло случиться именно тогда – в тот час их недолгого отсутствия. А что? Притиснули подружек к стенке и, деликатно поиграв ножиком перед глазами, коротко и деловито перевербовали.
– Вот пакость! – в горле у меня запершило. – Но каким образом? Как?!
– Неважно. Важно то, что их информация вкупе со сведениями, полученными позднее, подтвердила вашу полную непричастность к закулисным играм.
– И тогда…
– И тогда вы стали нам не нужны.
– Но тот ангар. Какого черта?!
– Тише, Кирилл, тише. До ангара, неплохо бы тебе напомнить, имело место событие, случившееся в моем доме. – Петр Романович продолжал жутковато улыбаться. – Еще ни один человек не обидел меня безнаказанно. Ни один, Кирюш. Таких же, что пускали в ход кулаки, не было вовсе. Если бы не Алиса, если бы не те твои слова…
Не спрашивая разрешения, я протянул руку к бутылке, наполнил бокал до краев.
– Блин! Прямо тайны Мадридского двора!
– Теперь уже не тайны, – Петр Романович кивнул на свой бокал, я налил и ему.
– Теперь уже не тайны, – повторил он. – Я намеренно раскрыл карты. Теперь ты знаешь все или почти все. Вывод простой: ты в состоянии мне помочь – и ты мне поможешь.
– Вы снова предлагаете сделку?
Он медленно покачал головой.
– Я достаточно тебя изучил, чтобы не делать этого. Я ничего тебе не предлагаю, хотя, если ты попросишь за свои услуги…
– Не попрошу!
– Вот-вот! Ты, Кирюш, даже не белая ворона, ты – динозавр. Рептилия, каких уже повсюду повывели. И потому я сам хочу просить у тебя помощи. Есть такое подозрение, что ты не сможешь мне отказать.
– Вам или ей?
Он улыбнулся.
– Видишь, ты все прекрасно понял. Выбора у тебя нет. И не только потому, что вы у меня в руках.
– Подловато, если вдуматься.
– Что поделаешь! Я тоже, к сожалению, лишен выбора. Сейчас у Алисы что-то вроде периода реабилитации. Ей нужно отойти от московских приключений, нужно примириться с мыслью, что рано или поздно придется уезжать. Для этого ей нужна компания. Вот, собственно, и все. От тебя требуется одно: помнить, что я ее отец.
– Об этом как раз не забудешь.
Он криво ухмыльнулся. Глазами скользнув поверх моей головы, без особого удовольствия констатировал:
– А вот и мои друзья-приятели! Будь добр, не болтай лишнего.
– Может, мне вообще уйти?
– Зачем же, посиди чуток, расслабься. Вижу, вино тебе понравилось, вот и вкушай, наслаждайся. Уверен, ничего подобного ты в жизни не пил.
Тут он был прав. На все сто. А потому, не особенно смущаясь, я вновь наполнил бокал и потянулся за порцией салата.
***
Впрочем, долгого расслабления не получилось. В несколько минут нас окружила багроволицая, улыбчивая компания. От литого и узорчатого золота в ушах, на пальцах и груди зарябило в глазах. Самые фасонистые из дядь оказались рядом с Петром Романовичем, дамы расселись между мужчинами. Пошло обычное смешливое пустословие. Здоровье, погода, политика. Куда ни глянь – одни улыбки. Прямо какое-то торжище Чеширских котов…
Я чертил черенком вилки по скатерти и искоса наблюдал за соседями. С появлением гостей Петра Романовича – в ресторане мало-помалу стали происходить изменения. Троих или четверых подвыпивших попросили с соседних столиков переместиться. На пустующую эстраду, вытирая губы и лица салфетками, спешно полезли музыканты в атласных пиджаках. Разобрав по рукам трубы, контрабасы и скрипки, они стали наигрывать что-то древнекабацкое, с нэповскими интонациями. Некая помесь «цыпленка», который «жареный и тоже хочет жить» с офицерскими ностальгическими перепевами. Через белую гвардию и кабаки мы возвращались к забытой России. Я слушал их и морщился. Одно дело глядеть на акробата Газманова и совсем другое – на этих фальшивящих трубадуров. Подсевшие к нам люди были уже навеселе и все что-то вразнобой пытались рассказывать Петру Романовичу. Поскольку я был с ним, толика внимания уделялась и мне. Какая-то девица с толстой аппетитной косой и поволокой в темных глазах присела рядышком, но Петр Романович одарил ее внимательным взглядом, и, не успев со мной познакомиться, девица проворно убралась восвояси. А еще через несколько минут наш стол расцвел, как проснувшаяся по утру клумба. Разом появились цветы и салаты, Вино в каких-то высоких посудинах, парящие гарниры и шашлыки.
– Совсем не тронули лангуста! Почему? Не понравилось? Может быть, хотите мяса? Есть отменные шашлычки! Попробуйте! – услужливый толстяк с кудряшками на затылке и голым темечком протянул мне шампур. – Между прочим, я хозяин этого заведения.
– А девочки – тоже ваши?
Он хмыкнул:
– Само собой.
– Ну, а я зять Петра Романовича, – брякнул я. – Мечтаю отхватить солидное приданое.
– Ловкач, – он с готовностью захрюкал и снова кивнул на шампур. – Все-таки рекомендую. Это особые шашлыки. МОИ шашлыки! Старый кавказский рецепт.
Мои девочки, мое заведение, мои шашлыки… Я неохотно взял шампур в руки. Терпеть не могу шашлыки. Сколько перепробовал их за жизнь, всегда они были либо откровенно сырыми либо откровенно обугленными. Не говоря уже о качестве мяса, ибо зачастую принадлежность к баранине или говядине вызывала смутные подозрения. Однако в данном случае толстяк ничуть не покривил душой. ЕГО шашлыки и впрямь являли собой приятное исключение. Я и не заметил, как слопал все до последнего кусочка. Добравшись до третьего шампура, я вдруг понял, что еще немного и лопну. Откинувшись назад, я глубоко вздохнул. В груди снова екнуло, и, как в тот первый раз я не испугался. Скорее – удивился. Значит, мы и впрямь смертны? Вот смешно-то!..