Глядя, как веселится Петр Романович, я ощутил тоску. Банальная говорильня о министрах и генералах, шуточки по поводу обвешенных брошками и бусами дам. Их набралось здесь ровнехонько по количеству мужиков. И это тоже почему-то выглядело тоскливо. Веселье с двух до трех тридцати в обществе того-то и того-то. Не умели они тут веселиться. Не умели – и все тут! Даже в глазах соседа толстяка я замечал некие тревожные проблески. Трудно искренне радоваться, пируя в клетке со львами. А они все тут были либо львами, либо шакалами. Беззубые в ближний круг не допускались. За исключением, разумеется, дам. Впрочем, и те, верно, были не без клыков.
Поднявшись, я побрел к выходу. Проходя мимо швейцара, демонстративно сунул руки в карманы. Вот и открывай, если поставлен у двери! И не лыбься, как заезжему миллионщику, – все одно – ни хрена не получишь. На груди у стража поблескивала какая-то голографическая визитка. Вроде монгольской пайцзы. Я чуть прищурился.
– Георгий Константинович Смородин, – прочитал я по слогам. – Красиво называешься! Хорошо, хоть не Жуков…
Швейцар неловко улыбнулся. Он не знал, как меня приказано понимать, а приказывать мне не хотелось.
Уже выйдя на воздух, я обнаружил, что меня сопровождает эскорт молодогвардейцев. Вежливо, не слишком приближаясь, однако и не теряя из виду.
На стоянке автомашин, я оглядел себя в большом круглом зеркале. Чуть подпорченная губа, незажившая синева под правым глазом. Не красавец, не урод, – так, что-то наполовину. Жених двадцати трех лет с навеки незаконченным высшим.
Жених!.. Я сплюнул себе под ноги, сумрачно покосился в сторону конвоиров. Запузырить в них, что ли, каменюгой? Или вон бутылочка на бровке стоит, – как раз для такого случая! Грянуть: «Лягай в угол!» – и дать ходу в аллейку потемней. Только от Джона с Лешим не сбежишь. Все продумал, змей мафиозный! И помощи попросил, и про заложничков не забыл напомнить. Оно и понятно, дочь искупает все. Принципы – в сторону, друзей – побоку! Да и водятся ли у таких, как он, друзья с принципами? Очень и очень сомневаюсь… Подумав про Алису Петровну, я попытался вызвать в себе отвращение к ней, но и с этим ничего не вышло. Жалко ее было. Жалко до дрожи в коленках. Наградил же Бог папочкой! Если еще и про мать правда, то и вовсе нечего наезжать на бедную девочку. Даже в собственных мыслях.
Я снова зашагал. Проходя мимо какой-то целующейся в полумгле парочки, судорожно вздохнул. Есть же еще на свете беззаботные люди!..
Минут через десять бездумного путешествия меня нагнала машина. За рулем сидел бритоголовый, на заднем сидении я разглядел Мулу.
– Забирайся, Кирилл. Тут еще неблизко. Не ровен час, заблудишься.
Я внимательно посмотрел ему в глаза. От недавних наших собутыльников этот тип все-таки отличался. Чем-то весьма существенным. Волк, играющий под шакала. Приятный сюрприз для неподозревающих. Подумав, я предложил:
– Только ты сначала выйди, хорошо? Я с мясниками в одном трамвае не езжу.
С таким же успехом я мог бы поставить ему щелбан. Ох, как он вскипел! Я по роже его увидел. Была б его воля, на куски бы меня порвал. Голыми руками. Однако балом правил не он, – главным балетмейстером являлся Петр Романович. Хотел крючконосый того или нет, но с этим фактом ему приходилось считаться. Заметив некоторую растерянность в зрачках крючконосого, я намеренно поторопил его.
– Давай, давай, вытряхивайся! А водила довезет, куда нужно.
И он таки вылез, подлюка! Как миленький! Руки у меня чесались, точно у злостного сифилитика, но я сдержался. Доброе дело хорошо вовремя и к месту. Еще успеется! Стараясь ненароком не коснуться этого типа, я втиснулся на заднее сиденье, циркнув зубом, бросил водителю:
– Трогай, кучер! Самым малым.
– Минутку! – крючконосый поманил кого-то из сгустившейся темноты, и еще один бритоголовый забрался в машину.
– На всякий случай, Кирюш, – пояснил крючконосый. – Просто на всякий случай.
Не отвечая, я скрестил руки на груди, демонстративно закрыл глаза. Мы поехали.
Глава 3 ПАРКЕТ СВЕРКАЕТ И СМЕЕТСЯ…
В комнате все было прибрано, на крохотном журнальном столике белела записка. Добрая Мариночка уведомляла, что мне прописана ежедневная капельница с какой-то гремучей смесью и что тотчас по прибытии я должен ее вызвать нажатием кнопки. Разумеется, процедуру с кнопочкой я незамедлительно проделал, однако вместо сексапильной Мариночки заявился сонный медбрат, который и вогнал мне в вену иглу – вогнал, надо заметить, крайне безжалостно.
– Это не яд? – я кивнул на капельницу.
Гость хмуро покачал головой.
– Лекарство. Очень, кстати, хорошее и дорогое.
– Лекарство от страха… – пробормотал я.
– Чего, чего?
– Да так это я – брежу, наверное… Эй! А почему так много? Я, конечно, боюсь, но не настолько же!
– Четыреста миллилитров, как и рекомендовано.
– А точно, что не лопну?
Голова его вновь размеренно закачалась. Излишней разговорчивостью медбрат не страдал. Я прикрыл глаза, изготовившись терпеть и ждать, но лечебный процесс надолго не затянулась. Организм удивительно быстро всосал в себя все триста миллилитров, и упаковав в дипломат компактную капельницу, медбрат все также безмолвно убрался восвояси. Даже спокойной ночи не пожелал, балбес. Не любят нас господа медики, ох, не любят!
Какое-то время я лежал на койке, бездумно глядя в потолок. Сердце стучало ровно и сильно. Должно быть, переваривало только что проглоченное. Ему было хорошо, а мне не очень. Голове приходилось переваривать иную пищу – все то, что выложил мне несколько часов назад Петр Романович. Впору было вычерчивать таблицы с графиками, вычисляя, где и насколько он покривил душой, где сказал чистую правду, а где не очень. Насчет тех же дам, насчет матери Алисы и столичных разборок. Впрочем, не столь уж сложно это было выяснить. Без всяких интеллектуальных извращений.
Распрямив локоть, я отодрал подсохшую ватку, придирчиво осмотрел руку. Ничего особенного! Еще один мини-кратер на вене – только и всего! Скоро стану похожим на злостного наркошу… Не теряя времени, я решительно поднялся. Задачка была не столь уж сложной. В коридоре – вохровцы и телекамеры, это да, это плохо. Зато с другой стороны имеются окна, на коих не замечено ни замков, ни решеток. Так что хочешь лететь, – пожалуйста! Тут даже спрашивать не нужно, какой путь легче? Разумеется, не коридорный. Потому как упущеньице, Петр Романович! Недогляд! Крыльев у нас, конечно, нет, но есть руки и головы. Головы, надо сказать, не самые глупые.
Я приблизился к окну, стараясь не шуметь, отворил рамы. Подумав, вернулся. Стянув с койки простынь, свернул ее жгутом, на концах связал по узлу. Ну-с! А теперь малость полевитируем! И пусть потом господин Коперфильд попробует повторить!
Выбравшись наружу, я внимательно осмотрел фасад. В принципе – при такой обильной лепнине можно было рискнуть двинуться прямиком по стене. Для скалолаза второразрядника – форменный пустячок! Жаль, не было у меня ни второго разряда, ни третьего, да и, сказать по правде, декоративный крабб не внушал особой уверенности. Вполне возможно, все эти гипсовые цветки и финтифлюшки могли обломиться при первом же прикосновении. А посему я не спешил. Вариантов, по счастью, хватало. Можно было спуститься вниз, можно было подняться на крышу. И то, и другое – вполне реально, но довольно скоро я углядел нечто более притягательное. Чуть выше моего этажа – метра на три-четыре – пролегал массивный карниз. Добравшись до него, я мог бы прогулочным шагом окольцевать все здание.
Устоять было сложно, и, раскрутив импровизированный канат из простыни, я со второй попытки забросил его в паз между водосточной трубой и каменной кладкой. Крепежный стержень здесь был немного погнут, и узел прочно застрял в металлической вилке. Подергав простыню во все стороны, я подтянулся телом ближе к водостоку и плавно толкнулся. Грузным маятником перелетев к трубе, сколь мог смягчил удар руками и ногами. Должно быть, подвело кориолесово ускорение, коварную суть которого я и в техникуме-то не очень понимал. Во всяком случае бесшумно не получилось, да и канат мой угрожающе треснул. Вцепившись в трубу всеми четырьмя конечностями, я суматошно огляделся. Возле пестреющих внизу клумб было пусто, охраны с бультерьерами на поводках и винчестерами под мышками не наблюдалось. Парни предпочитали здоровый и крепкий сон. На всякий случай я все же немного выждал, после чего медведем-торопыгой полез вверх. Разумеется, ржавые трубы – мечта форточника, однако тем они и опасны, что ржавы и непрочны. Данный водосток напротив – легко мог бы выдержать вес и более крупных собратьев, однако карабкаться по нему оказалось чертовски сложно. Более того – поначалу я даже сполз чуточку вниз. Подошвы не держали, гладкий металл оказался опорой более чем предательской. Уцепившись одной рукой все за тот же стержень, я, упираясь носками в задники и помогая себе свободной рукой, кое-как стянул кроссовки с носками, не долго думая, сунул их за шиворот. «Канат» тоже было жаль выбрасывать, и с грехом пополам мне удалось зацепить его за поясной ремень. Теперь дело пошло легче. Все-таки кожа – это кожа, надежная и прочная задумка природы! Стискивая босыми ступнями трубу, я без особых хлопот добрался до карниза, отпыхиваясь, ступил на жестяной край. Здесь оказалось более темно. Светильники, установленные по периметру стены через каждые шесть-семь метров, раструбами были направлены вниз. Усаженный цветами и пальмами двор, голубой бассейн – все было залито электрическим неживым светом. Ну, да мне-то что! Я не там, я – тут, и учуять меня могли разве что летучие мыши.