Открыла его жена. Представляете, у него была жена! Вытирала руки о передник. Что-то готовила. Из-за подола её выглядывала девочка лет пяти, как выяснилось его дочь. И я, не смог ничего ей сказать – его жене, про его богохульство (он был отчаянно верующим), и про моё разрывавшееся сердце. Я просто сидел и ждал на кухне под лепет и стряпню приветливой хозяйки. И я дождался его!
Встал ему навстречу с молчаливым комком ярости в грудной клетке. Потом стоял и смотрел на него в подъезде у тёплой батареи, готовый броситься и рвать его зубами до крови, до мяса. Он был больше меня в два раза, так что мог одним ударом решить все надвигающиеся на него проблемы. Но друг мой новый обмяк, присел на корточки, прислонившись спиной к стене и начал говорить о ней, о Кате.
Он говорил, как пронзительно любит её, как вспышка света по имени Катя ослепила его, и он не смог устоять. И он сказал, что не будет просить у меня прощения, потому, что сам бы на моём, а теперь и на своём, месте разорвал любого, кто попробует навредить ей. А ещё, потому что такая женщина не может принадлежать одному человеку. Через час его чувственной апологии я начал ему верить, а ещё через два мы уже сидели пьяные на замороженной ночной лавочке у подъезда его дома и хлопали друг друга по плечам, жали руки, после того как кому либо из нас удавалось лучше описать словами глаза, губы или её голос. Как два знатока одной сложной темы, сошедшиеся в основных понятиях и смакующие частности, упивающиеся восторгом этих частностей до мелочей, которых возможно никогда и не было у предмета обожания.
«Чем занимаешься?» – Спросила Катя и вынула меня этим вопросом из воспоминания. Я что-то начал ей отвечать, а сам не мог полностью выйти из своих или наших общих воспоминаний и продолжал перебирать них со скоростью близкой к предсмертным видениям. Разделился я на двух противоположных людей. Первый, сидящий в моих однобоких воспоминаниях, жаждал мести и чем больше вспоминал, тем больше просыпалась ненависть к прошлому, к времени слёз и разочарований. Второй, сидящий здесь за столиком, слегка опьяневший от встречи, от жары, от вина, которое уже принес и разлил мой активный анекдотичный друг, умиротворённо продолжал беседу и даже смеялся на скабрезные шуточки, испускаемые с другой половины стола.
Однажды мы с Катей поехали на шестисоточную дачу к её родственникам. Устроили что-то вроде смотрин для grand-mere и grand-pere. Эта картинка застряла в моей голове навсегда: престарелая милота пересаживала нечаянно выросшую не у места яблоньку. Дед метился корневищем в лунку, держась за стволик обеими руками, а мадам-садовод, стоя на коленках, помогала ему оплодотворить матушку-землю. Практически тем же занимались и мы в дощатом домике со старинными комодами и я, с юношеским максимализмом, поглядывая в панорамное окно без занавесей, куда неистово било полуденное солнце, боялся выпустить из себя головокружительный предательский стон.
Помнишь, как мы забыли в ванной комнате резиновую игрушку похожую на сегмент ливерной колбасы? Мы приобрели её в фойе одной из гостиниц, куда повадились за неимением места для встреч. Там, в преддверии лучшей доли всегда сидели пухлые женщины с оголёнными бутылочными руками и такими же ногами, отороченным короткими оборками, и ожидали незадачливых иностранцев. «Смотри, какая штуковина, вдруг пригодится!» – Сказала ты громко, и нас приняли за своих. Когда я отдавал деньги толерантному администратору со сфинксообразным лицом, он показал мне под стойкой со звонком для вызова ещё более надёжное орудие, намного толще и пупыристее, запечатанное в заводской пластик – фирма. Хорошо, что ты не успела разглядеть этот амбалистый ужас.
Орудие пыток не пригодилось по назначению. Мы его использовали для стирки. Засовывали в стиральную машинку для лучшей дрессировки белья, где и благополучно забыли. Тут его и обнаружила твоя развесёлая мать? Представляю эту безнадёжную сцену: маман держит в руках резиновый фаллос и вопрошает: «Чем это ты тут без меня занимаешься? Ты вообще в университет ходишь или нет?» С этих пор мне пришлось предстать пред её светлые очи и повинится. Женщина она была не то чтобы пуританских взглядов, и сама тогда крутила роман с жилищным продолжением, где из целой квартиры ухажёра получалось две тайные комнаты для свиданий. Одну из которых, мы потом регулярно посещали. Я решился официально просить твоей руки, и, ожидая её у института, где она чертила свои чертежи, был полон решимости. Она вышла не одна, а со своим чичисбеем. Он, явный представитель технической интеллигенции, столь расплодившейся в те времена, слушал мой монолог с какой-то воодушевлённой улыбкой и потом даже пожал мне руку. Как ты кричала на меня тогда, размахивая вечно упругим, но в меру гибким орудием, гонялась за мной по комнате, норовила треснуть меня им по моей забывчивой башке. Всё закончилось тогда в этой же ванной комнате совместно сияющей наготой.