— Жертвенный ларец, — сказал первый рууг. — Он уже полон, я думаю.
Рууг улыбнулся яростно напрягшемуся псу.
— Очень любезно с вашей стороны, — сказал он.
Рууги подошли к металлическому баку, один из них открыл его.
— Рууг! Рууг! — снова крикнул Борис и вжался в нижнюю ступеньку крыльца.
Он трясся от ужаса. А рууги поднимали большой металлический бак, опрокидывали его. Содержимое бака посыпалось на землю, и рууги начали сгребать туго набитые бумажные пакеты. Многие пакеты лопнули, и рууги подхватывали высыпающиеся из них огрызки хлеба, апельсиновую кожуру, яичную скорлупу.
Один из руугов засунул яичную скорлупу себе в рот. Его зубы начали с хрустом ее перемалывать.
— Рууг! — крикнул Борис без всякой надежды, скорее сам себе.
Рууги почти покончили со своей работой, почти собрали пожертвование. Остановившись на мгновение, они посмотрели на Бориса.
А затем молча, медленно рууги подняли глаза вверх. Их взгляды скользили по штукатурке стены, словно притягиваемые окном с плотно задернутой коричневой шторой.
— Рууг! — во весь голос крикнул Борис и двинулся в их направлении, неуверенно пританцовывая от ярости и ужаса.
Очень неохотно рууги отвернулись от окна. Они ушли, прикрыв за собой калитку.
— Вы посмотрите на него, — презрительно сказал последний рууг, подтянув на плече свой угол одеяла.
Борис просунул голову между планками забора, почти вылез наружу. Он открывал и захлопывал пасть, громко клацая зубами. Самый крупный из руугов яростно замахал руками, и Борис отступил. Пес пристроился на нижней ступеньке крыльца, огромная пасть так и осталась открытой, где-то в самой глубине его тела родился ужасный страдальческий вой, стон тоски и отчаяния.
— Пошли, — сказал другой рууг тому, который задержался у забора.
Они пошли по тропинке.
— Ну что ж, вся эта зона хорошо очищена, если не считать небольших участков вокруг стражей, — сказал самый рослый из руугов. — И я буду крайне рад, когда будет покончено с этим конкретным стражем. Он причиняет нам очень много беспокойства.
— Куда так спешить, — сказал один из руугов и ухмыльнулся. — Наш грузовик и так уже достаточно наполнен. Оставим что-нибудь и на следующую неделю.
Рууги дружно засмеялись.
Они двинулись дальше, унося пожертвование в грязном, тяжело провисшем одеяле.
На обочине, прижимая к груди коробку, сидел мужчина. Крышка коробки ходила ходуном, топорщилась под пальцами.
— Ладно, так и быть, — буркнул мужчина.
По лицу его катились тяжелые капли пота. Осторожно, прикрывая отверстие рукой, он открыл коробку. Изнутри шел дробный металлический звук, настойчивая низкая вибрация, многократно усилившаяся, как только внутрь проникли солнечные лучи.
Из отверстия показалась гладкая блестящая головка, за ней другая, еще и еще, они вертелись и озирались по сторонам.
— Я первый! — пронзительно взвизгнула одна.
За стремительной перепалкой последовало быстрое примирение.
Дрожащими руками мужчина поднял крошечную металлическую фигурку, поставил на тротуар и неловкими толстыми пальцами начал крутить завод. Фигурка представляла собой раскрашенного солдатика с ружьем и в каске, замершего по стойке «смирно». Стоило мужчине повернуть ключ, крошечные конечности задвигались вверх-вниз. Солдатик отчаянно молотил руками по воздуху.
Две проходящие мимо женщины, не прерывая разговора, с любопытством рассматривали продавца, коробку и блестящие фигурки у него в руках.
— Пятьдесят центов, — забормотал он, — порадуйте детишек…
— Стой! — раздался слабый металлический голосок.