В детских компаниях всегда находился кто-то, считавший себя старшим и почти взрослым. У нас им был Мишка Саватеев. У него всегда при себе были сигареты и спички – главный признак «взрослости», и за это его родители вроде даже и не ругали. Возле костра сигарета пошла по кругу и когда она дошла до Вовки Снагина, самого младшего из нас, мы увидели его округлившиеся от ужаса глаза и сигарету, прилипшую к выделениям из носа. Он пытался ее выплюнуть, но та прилипла достаточно прочно. Все непроизвольно поглядели туда, куда и он…. А там стоял отец с велосипедом и, как мне показалось, хитро и мстительно улыбался. Но он спокойно приказал мне и брату: «Домой!».
И мы пошли, опустив головы, понимая неизбежность кары. По «сидячему месту» заранее бежали мурашки, и когда они достигли моего детского мозга, у меня созрел план, и появилась надежда. Я с детства был «мастером» различных тактических хитростей. Тихонько чтобы не слышал отец, шепнул восьмилетнему брату: «Как подойдем к дому, ты беги, а я один потерплю эту порку. Чай, не первый раз».
Брат, оценив мое «благородство», согласился и, подойдя к дому, быстро побежал, а я остался на месте будущей «казни». Но, как и надеялся, сработал «охотничий инстинкт» отца, и он на велосипеде, показательно не спеша поехал за неразумной жертвой. Стоя у калитки, я видел, что страх добавил брату скорости, и он закончил первый круг по двум соседним улицам лидером возникшей гонки. А я использовал запрещенный прием – крикнул, что отец догоняет, и брат рванул на второй круг с еще большим усердием. Но не зря кто-то изобрел колесо, подарив человечеству скорость, и незадачливый беглец был вынужден сдаться. Когда отец за шиворот, словно щенка, притащил Виктора к дому, он на правах «маленького» сразу «сдал» меня назвав инициатором побега. Отец все понял, долго в результате смеялся, наказания в этот раз нам удалось избежать.
…Не случайно, думаю, этот случай мне вспомнился в следственном изоляторе. Он как то ассоциировался с моей жизнью в девяностых годах, после увольнения из милиции. Обдумывая свое положение и причины, которые привели меня сюда, понимал – жизнь представляла собой такое же ненадежное плавание, которое в детстве закончилось падением в воду, а теперь тюрьмой. И так же, по большому счету, удалось избежать серьезного наказания. Само нахождение в казематах на улице Болотной таковым не являлось: просто это было ожиданием кары – пусть и несправедливой, как показало время….
Хорошо помню еще один случай из детства. Была в нашей школе прекрасная учительница Кукушкина Лидия Павловна, преподавала она русский язык и литературу. Ученики бывали у нее дома в гостях, она знакомила нас с домашней библиотекой, угощала яблоками из своего сада. Но была у нее неизлечимая болезнь – рак крови или, как в народе говорили, белокровие. Конечно, сама она об этом никогда не рассказывала и в одночасье тихо умерла. Все воспитанники провожали ее в последний путь. А я где-то прочитал, что на сороковой день из могилы начинает выделяться фосфор, и в темное время суток видно свечение. Столь обширными познаниями я поделился с друзьями, и мы решили в эту дату ночью навестить любимую учительницу. Было нас человек пять-шесть в возрасте 11-13 лет. Кладбище находилось в трех километрах от поселка Нерль в лесу возле деревни Пырьевка. Возможно, Лидия Павловна там ранее жила.
И вот около 24 часов мы по железной дороге, как обычно называли железнодорожные пути для паровозов, подошли к деревянной ограде ограничивающей кладбище. Собственно идти-то приходилось по шпалам, и мы приспосабливали свой шаг под расстояние между ними. Надо сказать, что справа и слева от нашего движения, словно стена стоял лес. В это время суток он выглядел довольно мрачно. Было лето, на улице достаточно тепло, соответственно, и одеты мы были в легкую одежку. Калитку искать не стали, перемахнули через деревянный невысокий забор. Конечно, с собой у нас было несколько фонариков. Долго ходили среди могил, стараясь найти заветный холмик, и наконец, поиск увенчался успехом. Но никакого свечения над местом захоронения не было, и мы разочарованные поплелись обратно.
Я знал несколько «страшных» рассказов, суть которых сводилась к тому, что в конце рассказа переходят почти на шепот, а потом громким голосом, внезапным для слушателей криком, озвучивают концовку. Обычно все непроизвольно вздрагивают. Рассказывать подобные истории я любил и умел. И вот пока мы шли по мрачному месту к заборчику, я начал очередную байку. С нами был самый младший по возрасту и маленький по росту Витя Шенягин, который сам решил всех напугать. Не дожидаясь финала моего рассказа, он внезапно, что есть мочи заорал. На моей голове была настоящая солдатская пилотка – тогда для ребят моего возраста это был самый модный головной убор. Как и где мы их доставали – отдельный разговор. Никогда бы не подумал, что волосы обладают своими «мышцами», и когда человек пугается, способны поднять головной убор сантиметра на два. Но оказалось именно так.
Все рванули в сторону поселка, забора даже не заметили, а вот Шенягин преодолеть препятствие смог с большим трудом, порвав при этом одежду. Три километра вдоль железнодорожных путей пробежали со скоростью локомотива, и вот мы оказались на окраине поселка в безопасности, а Виктора-то нет! Пошли назад, ему навстречу. Примерно на половине пути он нам встретился в порванных штанах, испуганный и зареванный. Прежде, чем пугать других, не напугаться бы самому….
…Сидя в карцере и вспоминая эту детскую историю, почему-то пришло на ум странное совпадение. Следователь С.В. Костина тоже пугала нас всех огромными сроками и предлагала «пойти на сделку со следствием», чтобы его уменьшить. Пугала, пугала, а в итоге напугалась сама, когда нас полностью оправдал областной суд. Ведь она тогда могла потерять все, в том числе и свободу. Но кто – то нажал на нужные кнопки, и она отделалась «легким испугом»….
Атеизм, который нам прививали в школе, зачастую порождает вседозволенность, особенно тогда, когда «никто не видит, и никто не узнает». Прямо напротив нашего дома № 36 по улице Октябрьской был пруд. Иногда мы в нем купались, несмотря на мутную воду, а зимой это был каток и хоккейная площадка одновременно. И вот как то летом я увидел на берегу водоема стаю воробьев, весело чирикающих и играющих между собой в густой и достаточно высокой траве. Всего было около тридцати летающих озорников, но никому они не мешали. Было лето, к тому же прекрасная солнечная погода, которая радовала не только людей.
А во мне проснулся охотничий азарт. Я тихонько пробрался под обрывом берега, подобрал попавший под руку камень и кинул его в самую середину воробьиной стаи. При этом я допускал, что могу покалечить или даже убить одного, а то и двух летающих непосед. Странно, но я в душе даже желал этого…. Птички с шумом улетели, но не все – один оказался подбитым. Он беспомощно бился на земле и не мог взлететь. Я подошел, взял его на руки и… заревел, видя результат своего неразумного поступка. Было мне тогда лет одиннадцать-двенадцать, и я никак не мог понять, почему и зачем я искалечил живое существо, которое плохого мне ничего не сделало. Ведь я любил всех животных, ну, кроме змей, к которым всегда питал неприязнь и даже испытывал ужас при их виде. Серого подранка я принес домой, положил перед ним хлеб и воду, надеясь что он выживет и я искуплю свою вину. Но к вечеру он умер….
…Тогда я не задумывался о том, что зло причиненное другим рано или поздно возвращается «по закону бумеранга». И все про это вроде бы знают…. Как правило, оно вспоминается тогда, когда сам начинаешь страдать от него или, когда есть время для размышлений, как в моем случае. Ведь вспомнил про этот постыдный для меня поступок не где-нибудь, а в карцере тюрьмы. И думается мне – это опять же не случайно….