Символисты и нумерологи в 99 случаях замалчивают этот материал, а в 1 приводят его как простительный курьёз, в то время как последний убедительно свидетельствует об историческом натурфилософском, а не эзотерическом характере учения Пифагора и ранних пифагорейцев. Но феномен 13-ти, так пугающий индоевропейцев, вплоть до исключения №13 из нумерации отелей и гостиниц, интересен, как свидетельство реальности «нечётных» установок сознания: изредка встречаются люди, которые с оглядкой признаются в привязанности к этому числу, доверию к его положительности и даже полагают его «счастливым» для себя – в средние века ими заинтересовалась бы инквизиция.
…Вот интересно, как подействует на их «числовые ориентации» известие о «счастливом 11»?…
Но столь же значимо такое же отторжение Дальневосточного региона Евразии от «4», чему подвержены Корея, Япония, Китай, Вьетнам вплоть до того, что в китайской письменности иероглиф «4» означает одновременно и «смерть»/«я-ты-он умер»…
Этнологическое и историческое
В каком отношении находится этнологическое к историческому?
– Оно его продукт?
– Или оно его основание?
Ценностные ориентации это производное от исторической эпохи – так гласит «материалистическое понимание истории»; ценностные ориентации оформляются как исходный пункт, источник к преобразованию истории: революция улиц начинается с революции в сознании – ремарка «идеализма»… Старый добрый вопрос схоластики: что первично, курица или яйцо?
…Но вот эпизод из кулуаров 2 Конгресса Коминтерна 1920 года: во время перерыва русские делегаты конгресса подошли к английским товарищам с вопросом – возможна ли социалистическая революция в Англии?
– Да, ЕСЛИ ЗА НЕЁ ПРОГОЛОСУЕТ ПАРЛАМЕНТ…
…Коммунисты-интернационалисты немедленно поняли, что одни из них Русские, а другие Англичане…
Давнее наблюдение над слушателями иностранного факультета академии генерального штаба им. Б. М.Шапошникова: наиболее легко адаптировались к условиям пребывания в Большой России – СССР, как ни странно, немцы, зачастую до того, что стремились сблизиться с русскими женщинами и остаться в СССР; из чехов и поляков именно вторые, те из них, кто вступал в бытовые отношения, раскрепостившись от догм «тысячелетия раздоров», обнаруживали вдруг прорвавшуюся симпатию ко всему русскому общежитию. Почти не сходились вьетнамцы – при большой искренней благодарности за помощь в отражении агрессии США, и последнее подтверждается исключительно доброжелательным отношением к русским туристам в Северном Вьетнаме. Необычны казались болгары: одни из них как бы оставляли свою национальность дома (…курица не птица, Болгария не заграница…), а другие, сдержанно немногословные, лишь после основательного срока как-то неожиданно проявляли свою симпатию. Но самой большой неожиданностью оказались венгры, без каких-либо следов изолирующей этнокультурной плёнки – надо же, из всех по 50-летней дистанции общения запомнилось только одно имя «Тибор» (предельно краткое из всех время знакомства: одна неделя, пересекались только по вечерам) – разговоры без этнографий, о своём у каждого, не было даже чувства языкового барьера…
В этом случае можно ссылаться на давние наблюдения – какую-то безъязыковую взаимную притягательность русских и венгров отмечал и Н.В.Гоголь; и русские офицеры 1849 года, только что подавившие у венгров их национальную революцию, и немедленно затем приглашавшие их в ресторациях за свои столы и поднимавшие тосты за русско-венгерскую боевую дружбу Александра Суворова и Александра Карачая – чувства присутствующих в залах «австрийских союзников» выразительно игнорировали, как бы предвидя предательство 1855 года. А и только ли в столетнем отстранении? Вспомните эпизод у М. Шолохова в «Тихом Доне» об умилительном братании донских казаков с пленённым после жестокой рубки венгерским гусаром. Последнее тем более интригует, что, отставляя в сторону мадьярскую агрессию 10—19 веков на «братские славянские народы» Центральной и Южной Европы, сама-то Первая Мировая война началась по поводу нападения Австро-Венгерской империи на «братское Сербское королевство».
…По стороннему наблюдению венгры, чехи, болгары, поляки как бы и не замечали друг друга, но если между чехами и поляками это был взаимный демонстративный холодок, то у венгров и болгар вежливое отсутствие интереса ко всем прочим.
Любопытно, что с такой же лёгкостью, как и с русскими, венгры устанавливаются взаимные межличностные контакты с немцами при том, что горячих угольков в истории их взаимоотношений более чем достаточно, начиная с венгерской экспансии в Центральную Европу 10 века и знаменитых битв у Мерзенбурга и на Лехе, и до освободительных войн Ракоци, Батори, Венгерской революции 1848—1849 годов – а вот как-то не наложилось, и, поучая молодого Б. Бюлова, маститый старик О. Бисмарк говорил: «Здесь, в долине Дуная, есть народ, который поднимается и падает вместе с нами…». Право, отношения северных немцев с южными и западными, пруссаков с австрийцами, баварцами, вестфальцами, куда как более ревнивы. Любопытно, что чехи вторгались на территорию Германии в последний раз в 1406—1419 годах, но тем не менее в Саксонии и в новое время помнили о «гуситских зверствах» – куда как близкие дурачества венгерских гусар и пандуров-кроатов Тридцатилетней, Семилетней, Австро-Прусских войн как-то бесследно выветрились из памяти…
– — – — – — – — – — —
Но естественно на фоне этой квази-академической разминки постоянно рисуется вопрос об этнокультурном взаимодействии великороссов с другими этносами, если в построение этнологического идентификатора выдвигается как неповторимая особенность «четность великорусского сознания», в отношении которой они заявляются несопоставимы ни с носителями славянской языковой семьи, ни даже с узким восточнославянским её отграничением, расхождение которых с великороссами по языку данными глоттохронологии утверждается уже с 6 в. При этом как-то не обращают внимание на обескураживающий смысл этого вывода компаративистики: выделение древнерусского языка из славянских произошло ранее или одновременно с оформлением Пражской археологической культурой, первой достоверной славянской культурой Центральной Европы, которую тщатся утвердить в качестве исходного пункта этногенеза славянских народов – но разделение русского и украинского языков произошло уже к 7 в. Следовало бы уточнить, что т.н. «украинский» язык только калька белорусского, т.к. в 14 веке этот регион был вторично заселён выходцами из славянских регионов Великого Княжества Литовского – старорусское население Приднепровья, «киевская русь», было истреблено в 13 веке. Данные глоттохронологии хорошо фиксируют разделение «восточнославянского языкового поля» на «украинский» и «белорусский» составляющие именно в 14 веке. При этом именно «украинцы» отпочковались и ушли из «белорусов». И, в сущности, нынешние кровавые дрязги только вскрывают этот давний раскол «руси» и «славянщины»…
…Вот удивительно, разделение русского и праславянского языков произошло в 6 веке, а появление русских на их нынешних территориях в европейской части России относят к… 10—11? Патриотически-безмозглые «антинорманисты» опускают их к «лехитскому» переселению (7 в.?), как-то не замечая, что «лехиты» не «русь», а «славяне», с которыми русский язык разошёлся по данным глоттохронологии в 6 веке (см. материалы Московскй школы компаративистики)…