И вот вместе с рынком от Ниргуна ничего не осталось!
Остался только размноженный рекламой массовый Саргун в каждом эгоистичном и ничтожном существе. Нет, каждая так называемая «личность» думает, что она выше, значительнее, уважаемее всех остальных. Говорят, что рынок развивает полезную конкуренцию. Если, к примеру, миллионы дикарей саргунов жуют, выселяться, гордятся собой, танцуют, поют (иногда и патриотичные песни) – это полезно? Это полезно для них, для народа? Есть ли у них будущее. Среди них есть такие крикливые знатоки рыночных законов, что кажется, что они сами их придумали.
На самом деле – то такая же показуха и гонка, чтобы показать себя выше других.
Для традиции и традиционного народа показать себя выше всех остальных есть основное счастье. Другого счастья не бывает. Именно, чтобы преодолеть эти ценности, другие бывшие традиционные люди из Европы, то есть предшественники современных саргунов устраивали революции, искали свободу, демократию, устраивали даже революции, войну друг с другом, чтобы все свои действия сделать рациональными. Это значит, что поют и танцуют они к назначенный час отдыха. Когда положено отдыхать, а не воровать, потом танцевать в ресторанах на ворованные деньги. Нет, в Европе тоже есть коррупция – никто не отрицает, но эта коррупция не имеет зубов. Европейцы не зубов лишились, они забыли свои старые привычки. Отбросили традиционные законы на помойку, потому что они были им уже не нужны.
Конечно они традицию полностью заменили деньгами. Они сделали из денег божество. И после этого поставили свое тело на самое высокое место в ряду человеческих ценностей. Рыночные правила потому всех называют личностями, даже если эти люди не заслуживают называться личностями, ничего не сделали, ничего не придумали в науке, но все личности имеют тело. А раз есть тело, значит есть и личность. Не может же тело есть и веселиться само по себе. Каждый обладатель тела ест и веселится. Но прежде покупает, тратит свои деньги. И европейцам, такие они зануды, важно откуда эти деньги в кармане появились, хотя они говорят, что считать чужие деньги не прилично, а вот бывшим зерефам все равно. Весь народ, к примеру знает, откуда деньги у танцующего, веселящегося чиновника, и делает вид, что этот чиновник – самый честный человек. Зачем с этим чиновником ссорится? Лучше с ним дружить, хвалить его, улыбаться ему. Нет ничего ненавистнее для таких людей, чем какой-нибудь «отброс», честный, нищий интеллигент.
Чтобы сделать встречу с нищим, но принципиальным интеллигентом невозможной, начинается реформа образования. Никто специально не придумывает унижать учителей. Но именно реформой образования создаются нравы, чтобы с самого раннего возраста учиться танцевать, веселиться, смеяться над принципиальными людьми, считать их дураками. Это ведь Восток. Это рыночная Азия.
Но ведь на самом деле не вся Азия такая.
Да, на самом деле не вся Азия такая. Любители праздного рыночного мира частно ссылаются на пример Кореи, Японии, Сингапура. Мол, если бы мы с самого начала были бы самостоятельными, мы были бы не хуже Сингапура и Японии. В социальных сетях такое заявление – обычное заявление. Правда приятно? Всем приятно такое читать и особенно слушать. Патриотов очень много везде.
Конечно вся эта Юго – Восточная Азия – это страны рисовой культуры.
Что это такое?
Это когда полдня стоишь по колено в воде. Заботишься, чтобы вода всегда была, чтобы рис не засох. И такое стояние несколько месяцев, пока рис не созреет. Это кропотливый труд под палящим солнцем. Это не сидение на одном месте полгода и созерцание состязания поэтов и певцов. Например, в Японии очень ценят поэзию. Но это никогда не мешало японцам выращивать рис. Даже у самого императора – сына солнца богини Аматерасу было свое рисовое поле.
Глава 7
Шовинизм.
Никогда племенной, он же этнический национализм не переходил границы со своими соседями – точно такими же племенами. В любой войне существовали неформальные правила. Например, в Великую Отечественную войну никто не стрелял по водовозам или когда воины справляли естественную нужду. Все хотели пить и понимали что такое жажда. Все ходили по естественной нужде. Все люди это делали, делают и будут делать, пока род людской существует на земле. Даже заклятые враги сохраняли некоторый кодекс чести. Вот так и племена без крайней необходимости не переходили на чужие участки. Нигде не было пограничных столбов, какие появились в эпоху модерна, но все знали, что за холмом, горой, рекой, лесом уже чужая территория, нельзя туда ходить. И переходить ее с любой целью, хоть охоты, хоть за своим потерявшимся скотом строго запрещается. Иначе соседнее племя воспримет это как агрессию. Кому же хочется просто так из-за дурака или растяпы вступать на тропу войны?
Но все изменилось в конце XVIII века.
Толпы плохо вооруженных, полураздетых людей под трехцветным знаменем Французской революции вырвались на свободу – за пределы Франции. Это та самая La Grande Armée (фр. Великая армия) начала так свой революционный поход на монархии Европы. Сначала неуверенные и пугливую, ведь солдаты были полураздетыми, облаченные почти в лохмотья. Затем революционные полки показали все более уверенную поступь победы: голые революционные крики заменила венная тактика.
Прежде чем побеждать, нужна идея. То есть крики, привычные в одной французской деревушке, могли быть непонятными для горожан: у тех были свои слова и культура. Например, у парижан был очень популярен клич «к оружию!».
Но что могло объединить эту разрозненную разношерстную толпу, так это состоявшееся республиканское гражданство. Все люди равны! Свобода, Равенство, братство! (фр. Liberté, Égalité, Fraternité). Все французы значит свободные, равные друг другу как братья.
А кто же тогда был не братом французам?
Это как раз пруссаки. Это коалиция из европейских монархий. Это те соседи, которые нападали на свободную Францию в неприятельской форме и с оружием в руках.
И вот тогда-то в рядах Великой армии появился отчаянный рубака, храбрый солдат, легендарный персонаж для будущих французских комедий – Николя Шовен. Но пока он только зародился как явление буржуазного патриотизма. Наполеон Бонапарт, всем известно, проиграл объединенному европейскому феодализму. К 1830 году в народе уже забыли о трехцветном знамени революционных отрядов. Во Францию вернулись бурбоны и белое знамя аристократии. Над старыми солдатами, ветеранами армии Наполеона стали смеяться прилюдно. И вот тогда-то появился Шовен, – подвергаемый насмешкам персонаж патриота фанатика, который даже спал, завернувшись в трехцветный флаг революции.
Потом конечно патриотичная оболочка от легендарного персонажа отпадет. Николя Шовен, как символ личной преданности делу исчезает. Останется только начинка для массового использования. Но эта начинка под видом шовинизма будет иметь другое значение, а именно будет означать превосходство. Уже другие люди, «граждане» начнут показывать, что они выше всех, что они доминируют, что они выше других народов.
На самом деле шовинизм и расизм надо рассматривать как возможность выразить старую племенную ксенофобию. Никогда еще понятие «свой – чужой» не имело такого размера, а только после модена – буржуазного перерождения деревенской массы. Все племена на свете, в любой части земного шара отвергают чужих, не родственных им людей. Но им никогда не приходилось это отчуждение записывать на бумагу. Когда появились буржуазные республики и всех записали гражданами, в новой конституции появились записи. Ни один зереф, ставший в результате революции гражданином, не мог записать в гражданском законе, что он превосходит другого зерефа. В республиканской конституции наоборот, всегда писали о всеобщем равенстве, что отныне больше нет никаких сословий.