Историография ФРГ касается проблемы новых границ Центральной Европы с несколько иных позиций. Работы историков консервативного направления позволили углубить оценку позиций германских и польских правящих кругов вокруг территориальных постановлений 1919–1923 гг. Исследованием советско-германских и германо-польских отношений этого периода занимались М. Брошат, Г. Роос, Х. Яблоновски, пытаясь свести спорные проблемы к борьбе национальностей и сожалея по поводу утраты «исконно германских земель на Востоке». Ученые обращали внимание на разногласия между западными державами относительно конфигурации ЦВЕ. По их мнению, во многом определяющую роль при решении спорных проблем играли США. Так, Яблоновски считал, что США пошли на компромисс с Англией в противовес Франции, поскольку якобы не имели конкретных интересов в Польше[94].
К. Швабе в своей объемной монографии раскрыл противоречия в самой американской делегации по территориальным проблемам между «инкуайри» (экспертами), с одной стороны, госдепартаментом и военными – с другой. На позицию последних по ряду внутри-и внешнеполитических причин перешел в марте 1919 г. В. Вильсон[95]. Историки указали на единство основных германских партий по вопросу сохранения Германии в прежних границах, обращая внимание на паллиативный план создания «восточного государства», которое объединило бы на федеративной основе часть немецких и польских земель. Х. Шульце полагал, что «революционная импотенция» чиновников сделала этот проект эпизодом[96].
Умеренно-консервативный историк Г. Вагнер писал о политике Германии в период советско-польской войны. Автор анализировал позицию рейхсвера, правительства, рейхстага, немецких партий, прессы в отношении Советской России и Польши; показал советско-германские военно-политические и экономические связи, контакты представителей Кёнигсберга и Москвы на границе с Восточной Пруссией, однако отрицал наличие союзных отношений с Кремлем[97]. Обильную информацию содержит книга либерального историка Х. Хёльтье о внешней политике Веймарской республики в ЦВЕ, позиции Польши и Советской России по территориальным проблемам[98]. Однако тезисы Хёльтье – стремление Германии к миру и одновременно необходимость ревизии ее восточных границ – не согласуются. «Пересмотреть» свои границы на востоке Веймарская республика могла только за счет Польши, а это непременно вело (и привело) к войне.
Важное место в историографии ФРГ 1950-1970-х годов заняло изучение Брестского и Рапалльского договоров. Консервативный историк Л. Циммерман писал, что после подписания Брестского мира и крушения надежд на мировую революцию В.И. Ленин «развил двухколейную внешнюю политику, приметы которой до сих пор сохраняются в советской дипломатии». Вместе с тем, по мнению ученого, Ленин «попытался вывести Советскую Россию из изоляции»[99]. На это указывал и либеральный историк В. Баумгарт, характеризуя роль Ленина, а также Г.В. Чичерина, А.А. Иоффе и других дипломатов в создании новой дипломатической службы и защите государственных интересов России[100]. По мнению консервативного историка Г. Рауха, Чичерин вел антибританскую политику, поскольку она помогала борьбе большевиков за руководящую роль в антиколониальном движении, революционному союзу с которым нарком придавал большое значение. Чичерин уделял внимание сотрудничеству с Германией, но не строил в этом отношении иллюзий[101].
Значителен диапазон мнений при оценке Рапалльского договора. Как консервативные (К. Бухгейм), так и либеральные (Г. Эйлер) историки видели в нем волевой акт реалистически мысливших министров, дипломатов и военных, указывая на заинтересованность Германии в улучшении отношений с Советской Россией, чтобы предупредить давление на нее западных держав[102]. Однако Бухгейм полагал, что договор ухудшил отношения Германии с Западом[103], в то время как, по мнению Г. Рауха, Рапалльский договор отразил самостоятельную роль Германии, вывел ее из внешнеполитической изоляции. Раух считал, что избрание Сталина генеральным секретарем ЦК РКП(б) в апреле 1922 г. способствовало подписанию договора, который усилил, в свою очередь, позиции лидера партии большевиков внутри страны[104]. По мнению Чичерина, писал консервативный историк Т. Шидер, Рапалльский договор укрепил независимость Германии от западных держав и обеспечил реальное советско-германское сотрудничество[105]. С другой стороны, ряд консервативных историков отвели договору роль военного союза, направленного против Польши. На деле многие германские военные и политики желали использовать сотрудничество с Россией для пересмотра Версальского договора, но военное соглашение не было подписано. Советскую и Веймарскую республики многое разделяло, но их сотрудничеству способствовало обоюдное недовольство политикой Польши в ЦВЕ.
Современная историография ФРГ по-разному оценивает послевоенную ситуацию в ЦВЕ[106]. Историк О. Ференбах называет Версальский мирный договор недальновидным: чтобы уничтожить Германию, договор был слишком мягок; чтобы просто наказать ее, слишком унизителен[107]. Историк О. Данн пишет, что поражение Германии создало для нее в регионе даже более «выгодные предпосылки»: в результате распада Австро-Венгрии и Российской империи у Германии стало меньше конкурентов, а благодаря территориальным уступкам рейх избавился от проблемных в национально-политическом отношении земель с этническими меньшинствами[108]. Эту точку зрения разделяет Э. Кольб, подчеркивая, что Россию вытеснили из ЦВЕ и она была долгое время занята внутриполитическими проблемами[109].
Представляет интерес коллективная работа «Между традицией и революцией: детерминанты и структуры советской внешней политики 1917–1941 годов», особенно написанная В. Кноллем глава, посвященная деятельности НКИД в 1920-е годы[110]. Современные немецкие историки отрицают наличие союзных советско-германских отношений, считая основным мотивом прагматической «рапалльской линии» враждебность Германии к Польше. Так, возможность совместных действий с Россией была для командующего рейхсвером генерала Г. Секта козырем, сохранявшим силу, пока он не был разыгран.
Политике Российской империи и Германии уделяла внимание польская историография. Интерес представляет книга Р. Дмовского (лидер крупнейшей польской буржуазно-помещичьей партии «Национальная демократия» – эндеки, член Государственной думы Российской империи) «Германия, Россия и польский вопрос». Галицию и Царство Польское Дмовский характеризовал как «географическое уродство»[111]. Важную и довольно полную информацию содержит III том «Истории польской дипломатии»[112]. Из последних работ польских историков выделим труд А. Ахматовича о политике России по польскому вопросу в период Первой мировой войны[113]. Современные взгляды польских (и российских) ученых на польский вопрос в годы мировой войны раскрывает сборник статей, в основу которого легли тексты выступлений на международной научной конференции, прошедшей в ноябре 2007 г.[114]
Польская историография политики Советской России (СССР) и Германии в ЦВЕ в 1920-1930-е годы имела в основном публицистический характер. Не ставя вопрос об обоснованности вхождения в состав Польского государства украинских, белорусских, литовских земель, историки и политики писали, что западные державы заплатили Польше при решении проблемы ее границ недостаточно высокую цену. Наиболее четко эта позиция отражена в работе Дмовского «Политика Польши и восстановление государства»[115]. Однако М. Бобжиньский в книге «Воскрешение Польского государства» подверг программу Дмовского критике, поскольку концепция эндеков следовала во многом этническому принципу, что обусловило потерю для Польши части земель на востоке, входивших в Речь Посполитую до ее разделов в XVIII веке[116]. Историк защищал программу «начальника государства» (1918–1922 гг.) Пилсудского.