Воспоминание Елены Карнаевой, с ней мы встречались в 2007 году
Ты летом и ты осенью, после потери зрения, – чужие друг другу люди. Ты уменьшился. Раньше ты смотрел вдаль, по сторонам, а теперь – в пустоту. Вокруг тебя всегда было много людей, что-то происходило. А после потери зрения ты замкнулся в себе, люди вокруг тебя куда-то исчезли.
Ты был раздавлен своей болезнью, не понимал, как работать с информацией, если ты не можешь ее фиксировать. Ты писал, а потом не мог разобрать написанное, сердился. Я пробовала что-то читать тебе, но тебе не нравилось, как я читаю, ты постоянно ворчал. У тебя почти остановилась мимика.
Мы раньше часто обсуждали книги, а после потери зрения ты стал неинтересным. Мы много гуляли, а потом перестали. Ты просил меня описывать, что происходит вокруг, но тебя раздражало, как я это делаю.
Фактически каждый день мне помогало несколько десятков людей: кто-то из близких, из больниц, прохожие на улицах, у которых я спрашивал, что в городе поменялось. Мои карты было сложнее обновить, чем сегодня приложение в наших смартфонах. Данные нужно было заносить вручную.
Основные проблемы начинались в магазинах: продавцы не всегда хотели читать этикетки продуктов. Радовало, что уже появились магазины со свободной выкладкой товаров. Долгое время бóльшая часть магазинов в Иванове были с прилавками и товары лежали далеко от покупателей. Наверное, это делали, чтобы в магазинах меньше воровали. Но в 2000–2010-е в России наступило сытое десятилетие. На продаже носков люди строили квартиры в Москве, и становилось уже неприлично ездить на русских машинах.
При желании можно было вспомнить все этикетки в магазинах – ведь мы смотрим на одни и те же товары тысячи раз, но появлялись и новые. Мир вокруг постоянно обновлялся, но мое зрение остановилось, как компьютер со встроенной видеокартой и жестким диском. Я часто спрашивал у знакомых про то, что появилось нового в городе, потом шел туда и старался запомнить и вручную дополнял свою реальность.
Воспоминание Насти Николаевой, моего друга-журналиста
Ты все время смотрел в никуда. Это всегда привлекало внимание, все думали, что ты живешь на своей планете. Ты всегда был уверен в себе, поэтому многие просто не догадывались, что у тебя плохое зрение. Ты всегда нарушал личное пространство, зону комфорта. Я к этому быстро привыкла, но знакомые – нет. Как-то на остановке к нам с тобой подошла моя знакомая готка. Ты подходишь к ней ближе, чем я, она отодвигается. Потом она сказала мне, что ты странный.
Ты всегда долго тыкал в меню, трогал вещи. Это не всегда выглядело так, что у тебя плохое зрение, скорее все это смотрелось странно. Очень многих официантов выбивало из колеи, когда ты с ними разговаривал, но не смотрел на них. Они от этого терялись.
Моя жизнь полностью изменилась. Почти все, чем я привык заниматься, все, что меня радовало, стало теперь «не для меня». Например, в школе я был геймером. Ночами пропадал в компьютерных клубах. Если запить самый дешевый растворимый кофе из пакетика газированной минеральной водой, то точно не будешь спать до утра. Я играл и дома; в школьные годы, казалось, я успевал все. Теперь компьютерные игры остались на жестком диске – я завязал и с Counter-Strike, и со всеми стратегиями и RPG, даже перестал играть в третьих «Героев» и The Elder Scrolls III: Morrowind, хотя раньше не представлял свой день без миров, которые дарили мне эти игры.
Норма
Всю жизнь мы убеждаем себя в собственной нормальности. Когда я заболел, то у меня было два варианта нормального будущего. Первый: болеть – нормально, ты имеешь на это право, общайся с такими же, как ты, со слабовидящими, потому что так тебе не надо напрягаться. Ты не будешь выделяться среди них, не будешь чувствовать, что «другой». Второй: то, что ты заболел – нормально, но ты жил и по-другому, поэтому твоя норма – перестать болеть, не привыкать к «больному» состоянию.