Теперь о другом.
Я тоже склонен к иллюзиям. А кто не склонен? Жизнь, как известно, – только представление о ней. Что там, за «ширмой», никто не знает. Может, ничего и нет. Интересно узнать, когда помру, кто из нас окажется в дураках? Атеисты или верующие? Мусульмане или православные? Думаю, или все, или никто.
Повторю: я тоже живу иллюзиями, перехожу от одной к другой. Ненавижу практичное, полезное, выгодное. Неужели я стану лучше, воспользовавшись скидками в магазине? Всё это творит условия, а не суть. Например, купил хлеб, съел, прожил два дня (условие), а для чего прожил (суть)? Большинство наших поступков творит условия, а не суть; просто облегчает «внешность» существования. Как же я не люблю молодых людей с пивными животиками, нависающими на барсеточки, и их бодрые разговорчики про скидочки!!
Трудности воспитывают.
За окном гадкое петербургское лето: холод, дождь, ветер. Помню фразу хозяйки из Кириллова (когда-то я часто ездил в Вологодскую область): «Вот июль пройдёт и капец». У нас та же песня…
Г.А., Санкт-Петербург.
Письмо 6. Штрихи к автопортрету
Здравствуй, Аня!
Я много раз думал, что заставляет человека в наше компьютерное время брать в руки бумагу и перо. Это уже не простой обмен новостями, ведь для этого служат теперь различные более или менее хитроумные штучки, изобретённые ленивым человечеством. Следовательно, бумага и перо имеют какое-то другое значение, так сказать, над-значение.
Что касается меня, то эти эпистолярные упражнения можно сравнить с сигналами космического корабля, посылаемыми в далёкие-предалёкие миры в надежде получить ответ. Или – лучше – с запиской в бутылке, которую бросает в море человек, гибнущий от одиночества на необитаемом острове. Авось кто-нибудь такой же ответит или приплывёт. Ведь я, хоть и живу в огромном городе, пребываю в вакууме, пустоте, полной Ничего. Не знаю причин появления этого Ничего. Хочется, конечно, думать (и самолюбие радостно с этим соглашается), что на вершинах никогда не бывает людно. Да только вершин никаких нет. Но это не упрощает, а, наоборот, усложняет дело.
Постоянная рефлексия убеждает в том, насколько сложны некоторые люди. Во мне как будто несколько Вселенных, из которых в конкретный момент времени актуальна только одна. Но хуже всего то, что в неактуальных Вселенных тоже идёт движение, и я часто не нахожу на месте того состояния, что оставил когда-то. Понимаешь? Чуть подольше подумаешь, чуть выше выглянешь из потока обывательщины, и становится страшно. Ведь деятельность моя есть ширма, которой я старательно прикрываю весь ужас существования, его бесцельность, безысходность, неразумность.
В человечестве я не вижу абсолютно никакого развития.
Несмотря на явления христов, будд, мохаммедов, красивым женщинам всё также страшно выходить на улицу по вечерам; приходящие в музей поражают отсутствием малейших представлений об истории и искусстве страны, в которой живут; давно побившая все рекорды безграмотность нагло ухмыляется с объявлений, реклам, – да что уж говорить! – страниц серьёзных журналов. Профанация всего и вся, размывание каких бы то ни было духовных ценностей. Про падение моральных устоев, часто путаемых со свободой (на западный манер), и говорить нечего.