– Ничего, – пробурчал Картрайт.
– Мне кажется, – заметил Мейсон, – нас вполне устроит, если вы, мистер Доркас, напишете ему письмо и укажете в нем, что вам придется выписать ордер на арест, если собака не прекратит выть.
– Разумеется, я упомяну об этом, – кивнул помощник окружного прокурора.
– Однако по почте письмо не дойдет до завтрашнего дня, даже если вы отправите его сразу после нашего ухода. И я предлагаю послать его с судебным исполнителем. Пусть он вручит письмо лично мистеру Фоули или, в его отсутствие, кому-то из домочадцев. Тогда мистер Фоули поймет, что закон поддерживает жалобу мистера Картрайта.
Картрайт задумался, а потом кивнул.
– Хорошо, я согласен. Я хочу, чтобы Фоули немедленно послали письмо.
– Как только его напечатают, – заверил его Мейсон.
– Ладно-ладно, я оставляю это вам. Я поеду домой. Вы представляете мои интересы, мистер Мейсон. Проследите, чтобы письмо было отправлено. Вы это сделаете?
– Конечно. Поезжайте домой и не волнуйтесь.
Картрайт встал.
– Благодарю вас, господа. Очень рад был с вами познакомиться. Прошу извинить меня за некоторую нервозность. В последнее время я почти не спал, – и он вышел из кабинета.
– Ну? – Доркас повернулся к доктору Куперу.
– Я не хотел бы ставить диагноз на основании столь ограниченной информации, – начал тот, – но, как мне кажется, мы имеем дело со случаем маниакально-депрессивного психоза.
– Звучит достаточно серьезно, – улыбнулся Мейсон, – но не равнозначно ли это нервному расстройству?
– Нет такого понятия, как нервное расстройство, – возразил доктор Купер. – Это общераспространенное выражение, употребляемое при эндогенных и органических формах психоза.
– Хорошо, – не сдавался Мейсон, – давайте подойдем с другой стороны. Человек, страдающий маниакально-депрессивным психозом, не является сумасшедшим, так ли?
– Он не совсем нормален.
– Но и не сумасшедший?
– Вопрос в том, что вы подразумеваете под этим словом. Юридически – нет, если вас интересует, будет ли он нести ответственность за совершенное преступление.
– Нет, я говорю о другом. Это душевное заболевание, не так ли?
– Совершенно верно.
– И излечимое?
– Да.
– Очень хорошо. А теперь давайте избавимся от воющей собаки.
– Кстати, – заметил Доркас, – кроме ничем не подтвержденного заявления Картрайта, у нас нет доказательств того, что собака действительно выла.
– Ерунда. Вы же не выписываете ордер на арест. Пошлите Фоули уведомление о том, что его обвиняют в нарушении такого-то постановления, и объясните ему, о чем идет речь. Если собака воет, он ее успокоит, если нет – позвонит по телефону и скажет об этом. – Мейсон повернулся к доктору Куперу: – Воющая собака не может оказаться галлюцинацией?
– При маниакально-депрессивном психозе у больных бывают галлюцинации, но при этом заболевании более характерны резкие смены настроения.
Мейсон взглянул на часы.
– Давайте пригласим стенографистку, продиктуем уведомление и отправим его по назначению.
Доркас многозначительно взглянул на доктора Купера. Тот согласно кивнул, и помощник прокурора нажал на кнопку.
– Хорошо. Я продиктую уведомление и подпишу его.
Глава 3
Когда Перри Мейсон появился в приемной, Делла Стрит заканчивала разбор почты.
– Доброе утро, – поздоровался он. – Что новенького, Делла?
– Письмо от мужчины, который вчера приходил сюда.
– Какого мужчины?
– Который жаловался на собачий вой.
– А, – улыбнулся Мейсон. – Картрайт. Интересно, спал ли он этой ночью?
– Письмо доставлено специальным посыльным. Должно быть, его отправили около полуночи.
– Что-нибудь еще насчет собаки?
– Он прислал завещание и… – Делла оглядела приемную, будто опасаясь, что кто-то услышит ее слова, – десять тысячедолларовых банкнот.
– Десять тысяч наличными? – удивленно переспросил Мейсон.
– Да.
– Посланы по почте?
– Да.
– Ценным письмом?
– Нет, но со специальным посыльным.
– Черт побери!
Делла Стрит, встав из-за стола, подошла к сейфу, достала пухлый конверт и передала его Мейсону.
– Ты говоришь, он прислал завещание?
– Да.
– А письмо?
– Скорее, короткую записку.
Мейсон вытащил банкноты, внимательно осмотрел их и сунул в карман.
Затем он прочел вслух записку Картрайта:
«Уважаемый мистер Мейсон!
Я видел Вас во время последнего процесса и убедился, что Вы честный человек и настоящий боец. Прошу Вас заняться этим делом. В конверт я кладу десять тысяч долларов и завещание. Деньги – задаток. Я хочу, чтобы Вы представляли лицо, указанное в завещании, в пользу которого оставлена моя собственность, и защищали его интересы. Теперь я знаю, почему выла собака.
Я написал завещание согласно Вашему совету. Возможно, Вам не придется отстаивать его в суде или защищать интересы моего наследника. В противном случае Вы получите десять тысяч плюс триста долларов, переданные Вам вчера.
Благодарю за оказанную мне помощь.
Искренне ВашАртур Картрайт».Перри Мейсон с сомнением покачал головой и достал из кармана сложенные банкноты.
– Мне хотелось бы оставить эти деньги у себя.
– Так оставь! – воскликнула Делла. – Почему бы и нет! Ведь в письме говорится, что это задаток.
Мейсон вздохнул и положил банкноты на стол.
– Этот Картрайт – сумасшедший, натуральный сумасшедший.
– С чего ты это взял? – спросила Делла.
– Это не вызывает никаких сомнений.
– Но вчера ты так не думал?
– Да, мне показалось, что он очень взволнован.
– Но ты не принял его за сумасшедшего?
– Ну, не совсем.
– А сегодня, после получения письма, ты решил, что он псих?
– Видишь ли, Делла, в наши дни расчет наличными – это отклонение от нормы. Этот человек за последние двадцать четыре часа дважды расплатился со мной именно наличными, причем десять тысяч он прислал простым письмом.
– Вероятно, у него не было возможности послать их иначе.
– Возможно, – согласился Мейсон. – Ты прочитала завещание?
– Нет. Как только я увидела, что лежит в конверте, я положила его в сейф.
– Очень хорошо. Давай посмотрим, что он там пишет.
Мейсон развернул лист бумаги с надписью «Последнее завещание Артура Картрайта» и, прочитав написанное, медленно кивнул:
– Ну что ж, отличное завещание. Все написано от руки: дата, подпись и прочее.
– Он оставил что-нибудь тебе? – полюбопытствовала Делла. – Или я не должна об этом знать?
Мейсон хмыкнул.
– Разумеется, – ответил он. – Ты должна знать об этом. Мой метод ведения судебных процессов несколько отличается от общепринятого, в результате чего меня вполне могут пристрелить. Поэтому я хочу, чтобы впоследствии ты смогла разобраться в моих делах. Итак, он оставляет львиную долю своего состояния одному лицу, женщине, а мне – десять процентов от наследства при условии, что я буду представлять эту женщину по любым правовым проблемам, которые могут возникнуть в связи с завещанием, смертью завещателя или с ее семейными взаимоотношениями.
– Широкое поле деятельности, не так ли? – заметила Делла.
– Этот человек, – задумчиво продолжал Мейсон, – или писал под диктовку опытного адвоката, или обладает острым умом. Сумасшедший не способен составить подобное завещание. Все логично и взаимосвязано. Девять десятых наследства отходят миссис Клинтон Фоули, остальное – мне. Он оговаривает… – Брови Мейсона медленно поползли вверх.
– В чем дело? – забеспокоилась Делла. – Что-нибудь серьезное? Ошибка в завещании?
– Нет, – медленно ответил Мейсон, – ошибки нет. Но есть нечто очень странное.
Он подошел к двери, ведущей в коридор, и запер ее на ключ.
– Никаких посетителей, Делла, пока мы не разберемся с этим делом.
– Так что же произошло?
– Вчера, – Мейсон понизил голос до шепота, – этот человек говорил, что хочет оставить свою собственность миссис Клинтон Фоули, и беспокоился, не отразится ли на завещании тот факт, что женщина, проживающая с Фоули как миссис Клинтон Фоули, в действительности не является его женой.
– То есть их брак не зарегистрирован, – уточнила Делла.