Толковали мы о том о сем, перебирали игру актеров,
общество, которое видели в партере и в ложах. А после нескольких раздумий, вздохов и пауз я, под влиянием вечера, проведенного в такой близости
к несравненной, не мог более стерпеть.
-- А помните ли, сестрица, Горки, прошлые времена? -- спросил я, помолчав.
"И зачем я назвал ее сестрицей?" -- спохватился я тут же в досаде.
-- Как не помнить! -- отвечала она, откинувшись в кресло.-- Детские, милые увлечения.
-- Помните Ломонда?
Она кивнула мне головой.
-- Жива Меркульевна?.. Здравствует кошка? Цел, жив дубок?
Нежная улыбка была мне ответом из глубины заслоненного от лампы кресла.
-- Ах, несравненное время! -- произнес я.-- Тогда ничто не мешало, так близко был мой рай...
Сказав это, я спохватился и не смел поднять глаз. Но как было выдержать? Мне вспоминались не раз сказанные кузиной похвалы вечерам в
Смольном у кумы ее матери, где Пашута то с тем плясывала, то с другим из известных в городе щеголей, превознося их любезности, ловкость и
вежливо расточаемые залетной провинциалке комплименты. Я ждал, что объявит Паша на мое признание?.. Она молча протянула мне из-под кацавейки
руку и, когда я коснулся ее поцелуем, сказала мне: "Какой вы славный, добрый, Савватий Ильич, с вами так отрадно..." И только...
Через день мы гуляли с Пашей по набережной вдоль Невы. Мостовая была скована морозом. Лихие рысачники проносились мимо нас, лорнируя мою
сопутницу в преогромные, вошедшие тогда в моду лорнеты.
-- Ах, голубчик Савватий Ильич! -- сказала она, скользя легкой походкой.-- Как весело! Вот жизнь! Ну как бы я хотела быть богатой...
-- И зачем особое богатство? У вас ли с матушкой нет достатка?
-- Нет, не то, не то...
-- Родовая ваша вотчина первая в уезде,-- продолжал я,-- как устроена, прилажена, и все для вас...
-- Нет, скучно в деревне, глушь, пустота! То ли здешние люди, как обворожительны. Эта пышность, роскошь, жизнь бьет ключом... Экипажи
какие, смотрите. Утром -- свиданья, визиты... ах, прелесть!.. Что ни вечер -- танцы, балы. Деревня... да кто же возьмет меня, хоть бы с нашими
постылыми Горками?
-- Прости, мое божество,-- сказал я тихо, прижавшись к Пашуте,-- есть один -- ужли его не угадаешь? И если не богат он достатком, зато
искренним, горячим чувством. Он давно, давно у твоих ног...
Паша ни слова не ответила, только, склонившись, шибче пошла. Вечерело. Снег срывался и падал в тишине легкими хлопьями.
-- Что ж ты ответишь тому человеку? -- спросил я, заглядывая в лицо моей сопутнице.
Она молча прошла улицу, другую. Стала видна их квартира. Вдруг она остановилась, обернулась ко мне. Грудь ее прерывисто дышала. Во всю
щеку заиграл могучий ажигинский румянец.
-- Не обманывает тот человек? -- спросила она, пристально глядя на меня.
-- Клянусь, он говорит от сердца.
-- Ну так не беда,-- ответила она,-- не богатый варит пиво -- тороватый; дождик вымочит, солнце высушит.