Джунковскому пришлось уговаривать обе стороны и убеждать их в пользе коллективного договора. Представители профсоюзов заявили, что не могут ничего решить без широкого обсуждения с рабочими, и городские власти даже выдали официальное разрешение на проведение собраний на территориях заводов, нефтепромыслов и в рабочих казармах, что было весьма смелой уступкой (см. док. 44). Столь неожиданно сильный шаг со стороны властей привел местные революционные организации в смятение. Власти перехватывали инициативу и явно намеревались вывести массы рабочих из-под влияния радикалов. Среди последних возникли споры и разброд мнений, как действовать в ответ. Если бы революционеров всерьез волновало положение рабочих, то совещание с нефтепромышленниками давало шанс на его существенное улучшение. Сложно переоценить, каким прогрессом мог быть коллективный договор. Более того, в случае удачи Баку мог бы послужить прецедентом для всей России.
За участие в совещании с нефтепромышленниками высказались шендриковцы, меньшевики, против – эсеры, дашнаки и большевики. Они призывали к бойкоту совещания и немедленной забастовке. Большевики повторяли свой излюбленный постулат о том, что главной задачей является развитие у рабочих сознания непримиримости их интересов с интересами капиталистов и что никакой компромисс с капиталистами невозможен. Но идея забастовки провалилась тотчас, рабочие бастовать отказались и в массе были скорее склонны к совещанию. Большевикам, чтобы не упустить влияние, пришлось быстро менять тактику. Они придумали лозунг «совещания с гарантиями», то есть выдвинули ряд предварительных условий, на которых соглашались вести переговоры. Впоследствии советские авторы называли это «блестящим образцом осуществления на практике гибкой ленинской линии на сочетание нелегальной и легальной работы в условиях реакции»[59].
Абсолютного единства мнений среди большевиков не было. К. Захарова-Цедербаум вспоминала, что «среди большевиков были сторонники как полного бойкота (Сталин), так и условного участия в нем – при наличии „гарантий“, т. е. допущения на совещание представителей союзов, неприкосновенности уполномоченных и т. п. (Джапаридзе, Стопани, Самарцев, Германов-Фрумкин)» (см. док. 44). А. Стопани возражал ей в примечании к ее статье, что среди большевиков решительных бойкотистов не было, спор шел о том, чтобы оттянуть сроки начала совещания и воспользоваться разрешенными собраниями для пропаганды. Стопани соглашался с тем, что Сталин был на левом крыле бакинских большевиков. По замечанию Стопани, решительными бойкотистами были представители мелких фирм, которым был бы невыгоден коллективный договор в любом виде[60]. По воспоминаниям Г. К. Орджоникидзе, сначала большевики к идее совещания отнеслись «резко отрицательно, считали, что разговаривать с капиталистами нам неприлично», но после неудачи с забастовкой среди них возникли разногласия, «часть товарищей, во главе с Алешей Джапаридзе и Степаном Шаумяном, и раньше колебалась, а после неудачи забастовки окончательно стала за участие в совещании. Другая часть, во главе с Кобой Сталиным и Нико, стояла резко против совещания, но после неудачи забастовки тоже поставила вопрос о пересмотре старой позиции» (см. док. 45). Слова Орджоникидзе подтвердил И. Шитиков-Самарцев, также отметивший, что более левую линию проводил Коба – «он стоял за абсолютный бойкот совещания, выдвигая кампанию за выработку требований за общую забастовку»; на правом фланге были Алеша Джапаридзе, А. Стопани и сам Сашка Самарцев – они были «за совещание о коллективном договоре, но с гарантиями: это значило – признание союзов, удовлетворение ряда общих требований и пр.»[61].
Основными требованиями были: отношение к рабочим как равноправной стороне; выбор рабочими момента начала совещания (странное на непосвященный взгляд требование на самом деле проистекало из сезонного характера вывоза нефти: летом во время навигации забастовка способна была нанести нефтепромышленнику значительно больший урон, чем зимой); свобода собраний и обсуждений; образование выбранными рабочими уполномоченными чего-то вроде постоянно действующего органа на все время совещания; руководство выборами со стороны профессиональных союзов, участие профсоюзов в совещании. Выдвижение этих условий, требование «гарантий» должно было выглядеть заботой об интересах рабочих, но на самом деле служило маскировкой намерения большевиков через профессиональные союзы сохранить за собой участие и возможность влиять на ход переговоров. Большевиков заботило соблюдение собственных интересов под видом защиты рабочих. Понимая это, противная сторона стремилась устроить процедуру так, чтобы разговаривать непосредственно с рабочими, а не с подменяющими их собой революционными интеллигентами.
При этом большевикам приходилось как-то отличать себя от конкурирующих партий, противопоставлять себя не только меньшевикам, но также дашнакам и эсерам, в одних случаях перехватывая их риторику, в других громогласно ее опровергая, притом что по существу позиции и тактика могли различаться не так уж сильно. Это сказалось на эволюции заявленной ими тактики бойкота. Из статьи И. Джугашвили «Надо бойкотировать совещание!», появившейся в газете «Гудок» 29 сентября 1907 г. (в самом начале «совещательной кампании») за подписью «Ко…», явствует, что в его понимании бойкот вовсе не означал отказа от участия в переговорах. Как раз в них предлагалось участвовать активно, чтобы затем сорвать работу самого совещания и любого договора с нефтепромышленниками «до борьбы», то есть не прибегая к забастовке, – это и будет бойкотом (см. док. 46). То есть Коба предлагал использовать повод для пропаганды, но в финале совещание сорвать. Прием этот был изобретен не им, он обсуждался как вариант тактики социал-демократов еще во время избирательной кампании в I Думу: участвовать в выборах для пропаганды и проверки своей популярности, но потом депутатов в Думу не посылать, дабы избежать упрека в сотрудничестве с буржуазией и царизмом. Сравнение лежало на поверхности, возможно, поэтому Джугашвили счел нужным разъяснить, что «ни в коем случае не следует смешивать тактику по отношению к Думе с тактикой по отношению к совещанию», это будто бы совершенно разные вещи, поскольку совещание имеет целью улучшение порядков только на нефтепромыслах, а Дума – во всей стране, и ее судьба определяется всем пролетариатом и крестьянством. Аргументы довольно слабые и рассчитаны, видимо, на предупреждение обвинений в заимствовании тактики, да еще такой, от которой партия уже отказалась, приняв участие в думской работе.
Коба старательно прибегал к разнообразным софизмам, но удивительным образом его статья обнажает устремления профессиональных революционеров, заинтересованных в вовлечении рабочих в свою повестку, навязывании им своих целей и не только не заботившихся о реальном улучшении положения этих рабочих, но прямо его не желавших (ведь зажиточных и защищенных законом рабочих станет значительно сложнее подстрекать на бунт). Вместе с тем такая трактовка бойкота сохраняла возможность для маневра, откладывая выбор: в решающий момент равным образом можно было как отказаться от участия в совещании, так и участвовать в нем. Еще больший простор открывали препирательства относительно «гарантий»: формулируя требования достаточно широко и неопределенно, можно было или объявить о своей победе в переговорах, или возложить ответственность за их срыв на оппонентов, причем не только на нефтепромышленников, но и на представителей прочих партий. Эти лазейки Коба использовал в статье «Перед выборами», напечатанной без подписи (а наличие или отсутствие подписи помогало менять позиции, прикрываясь конспирацией – читатель не был уверен, что это пишет тот же автор) в том же «Гудке» 13 января 1908 г. Начинается статья с громкого заявления, что «господа нефтепромышленники отступили». Затем, впрочем, выясняется, что произошло лишь дозволение профессиональным союзам устраивать собрания на промыслах и заводах, тогда как еще недавно нефтепромышленники были решительно настроены «устранить профессиональные союзы от руководства кампанией». «Мы их заставили признать руководящее значение профессиональных союзов», – заявляет автор и обрушивается с критикой на эсеров и дашнакцаканов, согласившихся на выборы без участия рабочих организаций. Затем он делает не лишенный изящества разворот, как раз и оформляющий смену тактики большевиков: «Слова „совещания“ и „переговоры“ не являются и не должны являться пугалом для рабочих, так же как не боятся рабочие накануне забастовки вести переговоры и предъявлять требования». О бойкоте совещания речь больше не идет. «Мы добьемся и того, что не будет больше сторонников бойкота „во что бы то ни стало“. Совещание, а главное, кампания по совещанию, приемлемо для рабочих, если будут предоставлены необходимые для того условия»[62]. И далее перечисляет эти условия. Статьи И. Джугашвили позволяют понаблюдать за тем, как он вел свою извилистую линию в общей полемике. Он достаточно уверенно и ловко совершил маневр со сменой позиции, так что это выглядело скорее естественным реагированием на развитие ситуации, нежели циничным разворотом. В следующей статье в «Гудке» под названием «Еще о совещании с гарантиями» (3 февраля, без подписи) он уже вовсю насмехался над «бойкотистами эсерами», предлагая им заодно бойкотировать фабрики и заводы как принадлежащие капиталистам [63].