– Сколько же ты до Потоскуя плывешь?
– Двое суток.
– А обратно?
– Четверо по большой воде. По малой – неделю.
Юлианов не юлил – вертел вопросы в разные стороны:
– Ну и как? План по добыче выполнил?
– Вдвое перевыполнил…
– Это я слышал, портрет на доске почета висит, передовой промысловик.
– Угодья хорошие…
– Говорят, удачливый ты охотник, на ловца и зверь бежит…
Ерема не захотел продолжать такой разговор – стеснялся, поэтому свел его на нет:
– Как придется…
– Скажи-ка, Еремей Лукич, а заготовитель пушнины вас обжуливает?
– Не без этого. – сдержанно сказал тот, пытаясь понять, куда клонит собеседник. – Но по божески…
– Ты уже продукты закупил, и завтра назад, в тайгу?
– Пока вода не спала…
Капитан достал еще одну бумажку.
– Мука, крупа, соль, это я понимаю. Керосин, макароны… А вот кому ты купил ящик галет, сгущенное молоко и сорок плиток шоколада?
Ерема насторожился, но виду не показал.
– Как кому? Себе.
– Сорок плиток шоколада? Весь в магазине забрал!
– Было бы в ОРСе больше – взял еще…
– Но раньше ты никогда не брал таких сладостей.
Верно, особист думал, поймал его с поличным, к стенке припер – даже лезвие ухмылки уже зубами зажал.
– Раньше я у отца мед брал. – признался Ерема. – Нынче нету.
– Почему нет?
– Прошлым летом взяток был плохой.
– И ты решил побаловать себя сгущенкой, шоколадом?
– А что? Я в армии к шоколаду привык. Сухим пайком выдавали.
Капитан опять вздыбил плечи и от возмущения чуть ли не на крик сорвался:
– Ты мне кончай прикидываться! К шоколаду он привык! Что же раньше-то на него не тратился?
– Говорю же, мед брал…
– А нынче аж на три тысячи шоколаду купил?
– На что мне еще тратить? Семьи пока что нету, а я двадцать семь тыщ чистыми получил…
– И решил злых духов задобрить? Так сказать, воздать жертву?
Ерема только руками развел.
– Что-то я не пойму никак. Ты про духов серьезно толкуешь? Или придуриваешься?
И так захотелось треснуть по его масленой роже!
Особист тоже кулаки стиснул, но сдержался, чувствовалось, вскипает, однако целый стакан воды выпил, будто пожар внутри затушил. И голос сразу стал вкрадчивый, парной:
– Ладно, а зачем лампы искал? Ты же спрашивал у киномеханика электронные лампы?
Запираться тут не было смысла.
– Спрашивал, хочу старый приемник отремонтировать.
– Радио слушать? А лампы искал для радиопередатчика, судя по маркировке. Ну, и что ты скажешь?
Ерема пожал плечами.
– Должно быть, они одинаковые…
Особист не дал договорить, рубанул кулаком по столу:
– Хватит врать, Осягин! Кому потребовались лампы для радиопередатчика?
– Злым духам. – пробурчал тот. – Кому же еще?
Капитан на шутку не обиделся, напротив, облегченно вздохнул:
– Это уже ближе к правде… – и пригрозил. – Запомни, Осягин, будешь врать – срок схлопочешь. Теперь отвечай, откуда у тебя эта вещица?
И поднял за цепочку серебряные швейцарские часы, отобранные у Еремы, когда привели в милицию. У того ответ был заготовлен:
– Трофейные, с фронта привез.
– Ты же не воевал?
– Но в Германии служил…
– А надпись на оборотной стороне крышки читал?
– Там не по-русски написано.
– Верно, по-английски, и звучит это как Куз.
– Мне все равно, трофейные…
Юлианов всякую надежду потерял, рассердился:
– Сейчас в камеру! Посиди, подумай. Завтра мне все про духов расскажешь. И особенно про часы! Кто и когда подарил.
И вызвал дежурного милиционера…
* * *
Безлюдную, благодатную эту землю даже стихии не трогали. Ураганы рассекались горами и проносились мимо, таежные пожары упирались в широкие, но мелкие каменистые реки, либо скалы с россыпями курумников и заглыхали еще на дальних подступах, суровые морозы распадались на два потока и уходили один на запад, другой на восток, огибая неприступный Соржинский кряж. Стоял он словно корабль между двух сибирских рек, разделяя водные и воздушные потоки, а может быть и все пространство до небесной выси. Даже Тунгусский метеорит, целивший в плоские вершины правого борта кряжа, будто на стену наткнулся. Редкие старики-очевидцы, в частности дед Еремы, своими глазами видел, как слепящая звезда сначала пошла к земле, но в последний миг будто зависла! А потом скользнула вверх, унеслась к Подкаменной реке и уже над нею хлопнула да сгорела. А тут ни единого дерева не свалилось, разве что по реке волна пошла, на горах лед растаял, и тундровые болота на вершинах в единый миг высохли. Зато другие звезды, совсем малые, падали на кряж часто, и часто рассыпались в прах или таяли – говорят, ледяными были. Еремин дед такую звезду находил и целиком принести не мог, так кусок отколол топором и положил у себя в избушке. На вид и в самом деле, как прозрачный лед, но теплый и не тает, а будто сразу испаряется. Полежал осколок такой звезды недели три – вдвое уменьшился. Остатки дед хотел в Потоскуй привезти, детям и внукам показать, но пока плыл на лодке по Сорже, метеорит исчез. Другие же казаки много раз находили оплавленные камни величиной с кулак и поболее. Считалось, тот счастливый, кто нашел остывшую звезду, от зубной боли помогала и от пупочной грыжи у младенцев.
Но вот когда золотая лихорадка охватила всю Восточную Сибирь, эта лютая стихийная хворь доползла и до Соржи. Долее всех не поддавались ей казаки, продолжали пахать, сеять, лошадей разводить, но неотвратимая напасть и их достала, заразились даже самые стойкие к зачумлению, жившие тут особняком, казачьи становища. Казаки давно не служили, при шашках не ходили, однако ремесло свое земледельческое помнили, снабжая хлебом и конями всю округу. И только зимой, зажиточные, но томимые бездельем, промышляли пушного зверя и рыбачили. Так ведь и стойкие казаки поддались искушению, побросали свои поля, с такими трудами отвоеванные у тайги, оставили промысловые участки и отправились на прииски. Или вовсе начали добывать золото на своих нивах, сдирая гумусный плодородный слой, под которым лежали сокровища.
А через три десятка лет лихорадка иссякла сама по себе вместе с россыпями и схлынула, как шрамы оставив шурфы, канавы, горы перемытого песка и приискательские названия поселков – Покукуй, Погорюй и Потоскуй. Это не считая двух десятков станов и заимок, где бараки, под завязку забивались зимующими золотушниками. Каждую осень они выходили из тайги и первые недели начиналось лютое веселье. Разумные да рачительные, гуляли пару дней и отправлялись к своим семьям, да таковых было на пальцах перечесть. Артельщики из дальних мест зимовать оставались, прогуливались вдрызг, а потом сидели куковали, горевали да тосковали, ожидая летнего сезона. Ну, мол, в следующий раз умнее будем, купим у казаков коней с санями, загрузим гостинцами да товаром и мимо всех кабаков, по домам. Бывало, фартовые покупали даже тройки – зимой по рекам катись – не хочу, мануфактуру брали штуками, сахарных головок дюжинами, инструмента плотницкого и всякого, и как тут не подвернуть к харчевне, чаю не попить на дальнюю дорожку? Тем паче, шальные румяные девки у дороги с подносом стоят, дармовую рюмку наливают и даже не зазывают? Напротив, торопят и доброго пути желают? Креста что ли на шее нет, мимо проехать? А поднесли лафитник – не заплатить за второй грех великий!
Миновало еще пятнадцать годков, и от болезни следа не осталось, половодья на речках выгладили перекопанные русла, хвойный самосев и глубокие мхи затянули раны и даже брошенные селения и станки золотушников, некогда бывшие до трех тысяч душ каждый. Пришлый народ быстро разъехался, рассосался по другим фартовым местам, а старожилам и особенно казакам ехать было некуда. Только вот пахотной земли в низовьях Соржи не осталось – большую часть срыли, перемешали с бесплодной глиной, поскольку поля были в долинах золотоносных рек, остальная заросла горьким осинником да ельником! Вольные пахари снова пожогами землю отобрали, да только она родить перестала, поскольку семена утратили, не стало ржи, ячменя и пшеницы, что вызревала в холодных долинах между гор. Пробовали и так, и эдак, возили семена из северных районов, по сусекам в амбарах скребли, полы разбирали, дабы зернышки отыскать, даже в колхоз собрались, чтобы пересилить беду, но местного хлеба больше не поели. Лошадей еще держали, но и них надобность отпадала, не стало покупателей – фартовых артельщиков, трактора да машины появились, по рекам пароходы зачастили. А потом после коллективизации вовсе строго-настрого запретили на своем подворье коня иметь!