– Бедняжка! Я видела, как ты смутилась в столовой, и хотела позвать к себе, однако не могла подать знак, поскольку в это время лорд Коксхейвен как раз рассказывал о своих путешествиях. О, вот замечательная книга: «Портреты» Лоджа [5]. Сяду рядом с тобой и объясню, кто эти люди и что они совершили. Не беспокойтесь, дорогая леди Коксхейвен, я присмотрю за девочкой. Предоставьте ее мне!
От этих слов Молли почувствовала себя еще хуже. О, если бы только ее предоставили самой себе! Если бы не старались казаться добрыми, не выражали столь явно свое деланое беспокойство! Излияния миссис Киркпатрик охладили благодарность в адрес леди Коксхейвен за попытку найти доступное развлечение. Она понимала, что доставила лишние хлопоты и делать здесь ей было нечего.
Вскоре миссис Киркпатрик попросили аккомпанировать леди Агнес, и тогда наконец Молли на несколько минут оставили в покое и она смогла осмотреться. Вряд ли хоть одна комната за пределами королевского дворца могла сравниться по великолепию с этой гостиной: огромные зеркала, бархатные шторы, картины в золоченых рамах, ослепительно яркий свет. Ей под стать были и те, кто ее заполнял: шикарно одетые леди и элегантные джентльмены. Неожиданно Молли вспомнила о детях, вместе с которыми пришла в столовую. Куда они делись? Если их увели спать, то, может, и ей следует уйти? Что, если самой попытаться найти дорогу в рай спокойной уютной комнаты? Нет, слишком далеко от двери она сидела, чтобы не привлечь к себе внимание, поэтому все, что оставалось, это механически, не глядя, переворачивать страницы и с каждой минутой все глубже страдать от одиночества и окружающей роскоши.
Через некоторое время в гостиную вошел лакей, остановился, кого-то высматривая, и направился к миссис Киркпатрик, которая сидела за фортепиано в окружении любителей музыки, аккомпанировала каждому, кто хотел спеть, и с приятной улыбкой выполняла все пожелания публики. Выслушав лакея, она встала и подошла к Молли.
– Знаешь, дорогая, за тобой приехал папа и привел твоего пони, так что тебе придется отправиться домой.
Домой! Обрадовавшись, Молли вскочила и едва не закричала во весь голос «ура!», однако миссис Киркпатрик охладила ее пыл:
– Но прежде ты должна подойти к леди Камнор, пожелать доброго вечера и поблагодарить за гостеприимство и доброту. Ее светлость вон там, возле статуи, беседует с мистером Кортни.
Хозяйка дома стояла всего в сорока футах, но это все равно что в сотне миль! Предстояло преодолеть это бесконечное пустое пространство на глазах у всех, чтобы произнести всего несколько слов.
– Это обязательно? – жалобно спросила Молли.
– Да, и поспеши. Ничего ужасного в этом нет, – раздраженно ответила миссис Киркпатрик, поскольку ее ожидали возле фортепиано и хотелось поскорее отделаться от обузы.
С минуту Молли помолчала, переминаясь с ноги на ногу, а потом едва слышно попросила:
– Не могли бы вы проводить меня?
– Конечно, с радостью! – тут же согласилась миссис Киркпатрик, решив, что это лучший способ поскорее освободиться.
Дама взяла Молли за руку и повела через всю гостиную к хозяйке, а проходя мимо инструмента, со своей ангельской улыбкой мягко пояснила:
– Наша маленькая гостья очень смущена, поэтому попросила меня проводить ее к леди Камнор, чтобы пожелать доброго вечера. За ней приехал отец, и она нас покидает.
Молли вдруг почему-то высвободила ладошку из руки миссис Киркпатрик, быстро подошла к великолепной в бордовом бархатном платье хозяйке, присела в почти безупречном школьном реверансе и проговорила:
– Миледи, приехал папа, чтобы забрать меня домой. Желаю вам доброго вечера и благодарю за доброту… то есть вашей светлости.
Ей вовремя вспомнились наставления мисс Браунинг относительно обращения к графу и графине, а также к их благородному потомству.
Как и почему так поступила, Молли не могла объяснить даже самой себе, но каким-то образом все-таки вышла из гостиной, не попрощавшись ни с леди Коксхейвен, ни с миссис Киркпатрик, ни «со всеми остальными», как непочтительно упомянула потом в мыслях благородное общество.
Мистер Гибсон ждал дочь в комнате экономки, куда Молли ворвалась, к откровенному неудовольствию почтенной миссис Браун, и бросилась отцу на шею.
– Ах, папа, папа, папа! До чего же я рада, что ты приехал!
Девочка разрыдалась и принялась истерично гладить отца по лицу, словно хотела убедиться, что это он, что действительно рядом.
– До чего же ты глупенькая, Молли! Неужели ты думала, что я оставлю свою дочурку где бы то ни было? Так радуешься мне, словно я мог за тобой не приехать! А теперь надевай-ка шляпу – и в путь! Миссис Браун, не найдется ли у вас шали, пледа или чего-то в этом роде?
Доктор даже не упомянул, что всего лишь полчаса назад вернулся домой после долгого объезда пациентов, усталый и голодный. Обнаружив, что Молли нет, сразу отправился к мисс Браунинг и застал сестер в горестном раскаянии, однако не стал выслушивать их оправдания и извинения, а поспешил домой и велел оседлать лошадь и пони. Хоть Бетти и крикнула, чтобы захватил юбку для ребенка, когда был всего в десяти ярдах от двери конюшни, возвращаться он не стал, а скрылся в темноте, бормоча ужасные проклятия, если верить словам конюха Дика.
Пока Молли ходила за шляпкой в комнату миссис Киркпатрик – по словам экономки, почти четверть мили, – добрая женщина успела поставить на стол бутылку вина и тарелку с пирогом, чтобы успокоить сгоравшего от нетерпения мистера Гибсона. Подобно большинству семейных врачей, доктор пользовался искренним расположением всех обитателей дома, и страдавшая подагрой миссис Браун никогда не упускала возможности выразить ему особое почтение и чем-нибудь побаловать, когда он позволял.
Она даже проводила обоих в конюшню, проследила, как Молли села на пони, собственноручно укрепила шаль и на прощание отважилась высказать предположение:
– Счастливого пути! Думаю, мистер Гибсон, дома вашей девочке будет лучше.
Едва выехав за пределы поместья, девочка пустила своего пони во весь опор, и мистер Гибсон заволновался:
– Дочка, здесь много кроличьих нор, и так быстро ехать опасно. Остановись немедленно!
Молли натянула поводья, доктор догнал ее и поехал рядом.
– В тени деревьев совсем темно, так что спешить нельзя.
– О, папа, никогда в жизни я так не радовалась! Чувствовала себя как свеча, на которую надели колпак.
– Неужели? А откуда тебе известно, что чувствует свеча?
– Совсем неизвестно, но, наверное, то же самое, что чувствовала я. – Молли немного помолчала и воскликнула: – Ах, до чего же здесь хорошо! До чего приятно ехать свободно, вдыхать свежий воздух и ощущать аромат росистой травы! Папа, ты здесь? Почему молчишь?
Мистер Гибсон подъехал ближе и, чтобы успокоить девочку, накрыл ее ладонь своей.
– Как хорошо, когда ты рядом! – Молли крепко сжала руку отца. – Знаешь, хочу сделать цепь, как у Понто, только длиной с твой самый дальний маршрут. Тогда можно будет прицепить один конец ко мне, а другой – к тебе. Если соскучусь, дерну один раз, а ты, если не сможешь сразу вернуться, дернешь два раза. Так мы никогда не потеряем друг друга.
– Насколько я понял, мне придется объезжать больных примерно так же, как пасутся ослы: с грузом на задней ноге.
– Груз – это я? Ну и пусть, лишь бы всегда оставаться с тобой. Я не обижаюсь.
– А вот я, пожалуй, обижусь: значит, я осел?
– Вовсе нет! Я же так тебя не называю, но все равно так приятно сознавать, что можно говорить что хочешь.
– Значит, вот чему ты научилась в столь избранном обществе? А я то-то ждал, что вернешься такой утонченной и юной леди, что даже решил подготовиться к встрече и прочитал несколько глав из «Сэра Чарлза Грандисона» [6].