– Надеюсь, что никогда в жизни не стану ни лордом, ни леди.
– Могу успокоить: лордом ты точно никогда не станешь, а шанс стать леди в том смысле, как ты понимаешь, равен одному из тысячи.
– Всякий раз, когда придется идти за шляпой, непременно заблужусь или, прежде чем отправиться на прогулку, поброжу по длинным коридорам и лестницам.
– Не забывай о горничных.
– Знаешь, папа, горничные еще хуже леди, а вот стать экономкой я бы не возражала.
– Еще бы! Тогда в твоем распоряжении окажутся все буфеты с джемами и десертами, – весело отозвался мистер Гибсон. – Но миссис Браун жалуется, что мысль о меню на завтра часто не дает ей уснуть, и это тоже необходимо учитывать. Как видишь, в любой ситуации есть свои плюсы и минусы.
– Да, правда, – серьезно согласилась Молли. – Вот, например, Бетти постоянно твердит, что зеленые пятна на моих платьях от сидения на траве и деревьях отнимают у нее последние силы.
– А мисс Браунинг призналась, что от переживаний из-за того, что они тебя потеряли, у нее разыгралась мигрень. Думаю, сегодня обеим сестрам будут сниться кошмары. Как, кстати, это случилось, милая?
– Да просто решила одна погулять по саду. Там так красиво! Заблудилась и присела отдохнуть на скамейку под большим деревом. Подошли леди Коксхейвен и эта миссис Киркпатрик. Потом миссис Киркпатрик принесла мне еды и отвела отдохнуть в свою комнату. Обещала разбудить, если усну, но, видно, забыла. Все уехали, и мне сказали, что придется остаться до завтрашнего утра. Я не посмела сказать, что хочу домой, и все время боялась, что ты будешь волноваться.
– Так что праздника не получилось, дорогая?
– Кроме утра: никогда не забуду утро в саду, – но потом почувствовала себя такой несчастной, как никогда.
Мистер Гибсон счел необходимым, прежде чем обитатели Тауэрс-парка вернутся в Лондон, нанести визит вежливости, поблагодарить все семейство за гостеприимство и извиниться за доставленное беспокойство. Граф, графиня и молодые леди готовились к отъезду, так что ни у кого из них не нашлось времени выслушать любезности доктора. И только миссис Киркпатрик, несмотря на необходимость сопровождать леди Коксхейвен во время посещения бывшей ученицы, сочла возможным принять мистера Гибсона от имени благородного семейства. Более того, она самым очаровательным образом заверила доктора в высокой оценке его профессионального внимания на протяжении многих лет.
Глава 3
Детство Молли Гибсон
За шестнадцать лет до описанных событий весь Холлингфорд глубоко потрясло известие, что известный каждому жителю опытный доктор мистер Холл собирается взять себе партнера. Обсуждать тему не имело смысла, а потому викарий мистер Браунинг, мистер Шипшенкс (управляющий лорда Камнора) и сам мистер Холл – главные мыслители небольшого местного общества – решили, что лучше позволить событиям развиваться естественным путем, и оставили попытки. Мистер Холл объяснил преданным пациентам, что даже самые сильные очки уже не могут обеспечить зрению необходимую остроту, а слух то и дело подводит. Впрочем, в этом отношении почтенный доктор упрямо придерживался собственного мнения и часто сокрушался по поводу небрежности современной манеры речи: «Говорят так, как будто пишут на промокашке: все слова сливаются в одно». К тому же мистер Холл страдал от приступов подозрительного свойства, которые называл ревматизмом, однако лечил так, словно это была подагра, отчего нередко оказывался не в состоянии срочно выехать по экстренному вызову. Однако слепой и глухой ревматик все равно оставался любимым доктором Холлом, способным избавить от любой болезни – конечно, если больной прежде не умирал, – а потому не имел права жаловаться на старость и брать неведомого партнера.
Несмотря на все доводы пациентов, доктор Холл оставался тверд в своем решении: давал объявления в медицинских журналах, читал рекомендательные письма, анализировал характеристики и квалификацию, – а когда пожилые незамужние леди Холлингфорда решили, что убедили своего сверстника в том, что он по-прежнему молод, доктор Холл их и вовсе сразил: стал повсюду возить с собой мистера Гибсона и «коварно», как они выражались, внедрять его в практику. Всех пациенток пожилого возраста возмущал этот выскочка, хотя никто ничего о нем практически не знал и не смог бы сказать больше, чем жители Холлингфорда выяснили в первый же день его появления в городе. Мистер Гибсон предстал высоким, серьезным, весьма привлекательным и достаточно худым, чтобы в те дни, когда «мускулистое христианство» [7] еще не вошло в моду, прослыть изящным. Говорил мистер Гибсон с легким шотландским акцентом и, как выразилась одна добрая леди, отличался странностью в разговоре, под которой она имела в виду сарказм. Что касается происхождения и образования нового доктора, то жители Холлингфорда решили, что он внебрачный сын шотландского герцога от француженки. В пользу этого суждения приводились вполне убедительные доводы, поскольку говорил он с шотландским акцентом, следовательно, был шотландцем; отличался весьма благородной внешностью и элегантной фигурой, к тому же, как отмечали недоброжелатели, любил важничать – следовательно, отцом его был знатный человек. Здесь уже ничего не стоило пройтись по всем ступеням иерархической лестницы: баронет, барон, виконт, граф, маркиз и, наконец, герцог. Заглядывать выше общественное мнение не решалось, хотя одна близко знакомая с английской историей почтенная леди заметила, что, по ее предположению, некоторые представители династии Стюартов не всегда соблюдали достоинство в поведении, а потому нередко имели детей на стороне. Однако в сознании большинства жителей Холлингфорда мистер Гибсон оставался сыном герцога, никак не больше.
Матерью его могла стать только француженка, ибо доктор обладал черными волосами и бледным лицом. А главное – он бывал в Париже!
Все эти умозаключения либо соответствовали истине, либо нет. Никто не знал больше того, что сообщил мистер Холл, а именно: профессиональная квалификация нового доктора так же надежна, как и моральные качества, и значительно превышает средний уровень. Представляя коллегу пациентам, это обстоятельство мистер Холл подчеркивал особенно старательно.
Не прошло и года партнерства, как он на собственном опыте ощутил быстротечность мирской славы: теперь ему хватало времени, чтобы нянчить свою подагру и беречь зрение. Вся работа легла на плечи молодого доктора, потому что большинство пациентов вызывали теперь мистера Гибсона. Даже в лучших домах и самом богатом и знатном из них, Тауэрс-парке, где мистер Холл представлял молодого коллегу со страхом и волнением относительно возможной реакции милорда графа и миледи графини, к концу года мистера Гибсона принимали с таким же почтением к его профессиональному мастерству, какое прежде оказывали самому доктору Холлу. Добродушный доктор с трудом перенес то унизительное обстоятельство, что однажды мистера Гибсона даже пригласили на обед в обществе великого сэра Эстли, главы профессионального сообщества! Разумеется, мистер Холл тоже получил приглашение, однако как раз в это время лежал с обострившейся подагрой (с появлением партнера ревматизму было позволено развиваться) и не смог поехать. Подобного унижения мистер Холл не смог перенести и, в конце концов, сдался на волю слабого зрения и плохого слуха и два последних года жизни почти не выходил из дому. Чтобы не скучать в одиночестве, презиравший женщин старый холостяк пригласил к себе осиротевшую внучатую племянницу и с радостью разделил общество хорошенькой, цветущей Мери Пирсон – доброй и разумной девушки. Она быстро подружилась с дочерьми викария, мистера Браунинга, а мистер Гибсон нашел время для тесного общения со всеми тремя особами. Весь Холлингфорд с увлечением обсуждал, которая из молодых леди станет миссис Гибсон, и испытал глубокое разочарование, когда разговоры о возможностях и сплетни о вероятностях по поводу женитьбы молодого красивого доктора закончились самым естественным в мире образом: его супругой стала племянница предшественника. К чести обеих мисс Браунинг следует сказать, что ни одна из них не проявила симптомов чахотки и даже признаков крайнего душевного расстройства, хотя их внешний вид и манеры подверглись тщательному наблюдению.