Конечно, наш план был таков.
Вечером в субботу, за неделю до Хеллоуина, я сидела за кухонным столом, намереваясь всю следующую неделю посвятить крупному проекту по истории. Мы с Мандей всегда работали над проектами вместе. Я занималась творческой частью: плакаты, обрамленные идеально выведенными узорами, заголовки, вырезанные из ватмана, макеты древних городов, сделанные из старых газет и втулок от бумажных полотенец. Мандей обеспечивала содержание. Так мы делали всегда. Мы. Неизменно мы. Я не знала, как работать в одиночку. Почти каждый день я заглядывала в кабинет мистера Хилла, чтобы узнать, нет ли новостей о Мандей. И каждый раз мистер Хилл говорил мне, что известит меня, когда что-нибудь узнает. Мне начинало казаться, что этот день никогда не наступит.
Время летит так быстро, что я даже не заметила, как подошел Хеллоуин, сказала мама, чистя яблоки над раковиной, чтобы приготовить их в карамели для костюмированной вечеринки в честь дня рождения какого-то ребенка; в праздники у нее всегда была куча заказов. Если б не эта вечеринка, я совсем забыла бы про него!
Я вздохнула, пролистывая учебник в поисках фраз и цитат. Это нечестно, но что еще мне делать! Мой проект грозил обернуться полным провалом. А слова они выглядели как-то неправильно. Что-то в них казалось не таким, сколько бы раз я их ни переписывала. Я смяла еще один лист бумаги и швырнула на пол к остальным комкам, окружавшим меня.
Кстати, странно, что ты еще не заговорила о покупке костюма. Или ты уже слишком большая для этого?
Я покачала головой, рассеянно раскрашивая поля в своем блокноте. Внутри пузыря клубился пар, словно под крышкой кастрюли, готовой закипеть.
Мама оглянулась через плечо на мой недоеденный ужин.
Горошинка, что случилось? Ты не хочешь есть?
Закусив губу, я отвернулась от этих вопросов, бередивших рану, нанесенную исчезновением Мандей.
«Что случилось? С тобой все в порядке? Все хорошо?» Снова, снова и снова
Разве ты не рада Хеллоуину?
Нет, пробормотала я, вонзая ногти в собственное бедро.
Правда? Почему? Вы с Мандей всегда веселились как сумасшедшие, когда наступало время ходить за угощениями.
От одного упоминания имени Мандей мне стало нехорошо. Меня охватила неудержимая дрожь, а потом слезы, копившиеся в течение нескольких недель, наконец-то вырвались наружу.
Потому что мы с Мандей должны были нарядиться сексуальными копами, а теперь она пропала, и мне не с кем пойти выпрашивать сладости, потому что меня никто не любит!
Мама уронила яблоки в раковину и бросилась ко мне, когда я с размаху уронила голову на тетрадь.
Ну-ну-ну, заворковала она, гладя меня по спине нежными круговыми движениями. Зачем ты говоришь такие глупости? Конечно же, у тебя есть подруги!
Нет, нету! рыдала я. Меня никто не любит! Никто не хочет со мной дружить!
Мама покачала головой, словно говоря: «Глупышка!» и вытерла мне слезы посудным полотенцем. Она не верила, что ее единственный ребенок может быть изгоем. Вздохнув, убрала остатки еды с моей тарелки и достала из морозильника упаковку мороженого. Я всхлипнула; слезы размывали строки в моей тетради.
А как насчет может быть, нам наведаться домой к Мандей после церкви? спросила мама, стоя спиной ко мне. Она говорила неуверенно, раскладывая в две миски мороженое с шоколадной крошкой. Я поговорю с ее мамой, и мы посмотрим Как тебе такое?
Она села рядом, протянула мне ложку и натянуто улыбнулась. Было заметно, что ей не нравится эта идея, но она сделает что угодно, лишь бы порадовать меня. Я кивнула, хлюпнув носом, и потянулась за ложкой, но мама отвела ее.
При одном условии. Я хочу, чтобы ты вступила в группу юных прихожан нашей церкви.
Фу-у мам, нет, простонала я, снова опустив голову на стол.
Мама каждый год пыталась заставить меня вступить в группу юных прихожан сборище чокнутых фанатов Библии. Если в школе узнают об этом, то к длинному списку прозвищ, летящих в мой адрес, добавится еще одно.
Тебе это будет полезно, и там ты сможешь завести друзей. Новых друзей, я имею в виду. Они даже устраивают маленькую хеллоуинскую вечеринку. Ну, то есть в честь Праздника урожая, но там будут угощения и игры. Я уверена, ты хорошо проведешь время.
Как по мне, так это ничем не лучше ада. Особенно потому, что я не была ни на одном празднестве, чтениях Библии или в воскресной школе с тех пор, как ушла из церковного танцевального кружка. Примут ли они меня вообще обратно?
Ну, что скажешь? Ты вступаешь в группу, а я поговорю с мамой Мандей. Договорились?
Особого выбора у меня не было.
Ладно, договорились.
После
Дорогая Мандей, веселово тебя Хилоуина! Думаю, в этом году никаких секси-копов не будит. В церковь в таком нелзя. Надо выглидеть строго, поэтому я одену все черное. А мой оранживый кардеган у тебя? Никак не могу его найти. Это будит самая скушная хилоуинская вечеринка в мире. Никаких фильмов ужасов, никаких костюмов. Наверное даже сладкова не будит.
Церковный подвал это обширное открытое пространство с полом, выложенным плитками из желтого линолеума, кремовыми стенами и цитатами из Писания, начертанными темно-синим курсивом рядом с изображениями черного Иисуса. Слева находится большая, словно в каком-нибудь кафе, кухня, где мама на добровольных началах трудится во время праздников и ежегодного Дня благотворительных обедов. Справа располагаются три маленьких класса, где проходят занятия воскресной школы. Во время таких событий, как Хеллоуин (точнее, День урожая, потому что ни один добропорядочный христианин не станет отмечать дьявольские праздники), вдоль стен, исписанных христианскими нравоучениями, расставляют стулья и столы, а из динамиков, которые вешает церковная медиагруппа, негромко звучат гимны.
Я стояла возле стола с закусками, накрытого оранжевой пластиковой скатертью с осенними листьями, держала в руке стаканчик с лимонадом и тарелку с последним куском маминого яблочного пирога, который она испекла для вечеринки. В своем красном свитере я была самой нарядной девушкой в зале. Чтобы люди на празднике могли потанцевать, нужна подходящая музыка, но трудно было вообразить, как это сборище танцует, скажем, тверк.
Ты так и собираешься стоять здесь весь вечер? спросил голос сзади меня.
«Какого черта кто-то следит за мной, как дежурный в школе?» подумала я, оборачиваясь на виновника беспокойства. Парень высокий, мускулистый, с темной, как у моего папы, кожей, одетый в черные брюки и лимонно-желтую рубашку под цвет пола, стоял, прислонившись к стене позади столика с закусками.
Ты за целый час даже не сдвинулась с места, хмыкнул он.
Я потрясенно приоткрыла рот.
Ты новенький здесь или как?
Он засмеялся.
Шутишь? Мы с первого класса вместе ходили в воскресную школу. Клодия, это же я, Майкл.
Шагнув ближе, я получше пригляделась, пока не узнала его по глазам. Они обычно сильно щурились, когда он улыбался; толстые щеки практически полностью закрывали глаза.
А, привет, Майки.
Его улыбка угасла.
Не Майки. Майкл. Ненавижу, когда меня называют Майки.
Прошу прощения, Майкл, с усмешкой сказала я, закатив глаза. Конечно, я знала его всю жизнь, но Майки (и называть его по-другому у меня язык не поворачивался) всегда был низеньким толстеньким мальчишкой из воскресной школы. Я не видела его с июня, когда церковная община вручила ему поздравительную открытку за отличное окончание средней школы. За эти несколько месяцев он стал настоящим великаном, а лишний вес сполз с него, как растопленное масло.
А ты не слишком крут, чтобы тусоваться с малышами в церкви? Тебя же даже называют по-другому, и все такое.
Ничего, как-нибудь потерплю, отозвался он, подхватив горсть сырных подушечек и закидывая одну в рот. К тому же миссис Дункан просила меня помочь расставить диджейское оборудование.