Судя по тому, как она покусывала верхнюю губу, c историей что-то не ладилось. Раз или два Элис принималась писать, но выдирала страницы и бросала их в огонь. Потом вдруг схватила ручку и начала стремительно, безостановочно строчить. Сделав паузу, снова стала напевать странную мелодию, ту самую, которую я слышал, когда она готовила ужин. Время от времени она что-то вычеркивала, но продолжала писать, пока не закончила страницу. Проглядела написанное с легкой улыбкой. Поэтому я удивился, когда она снова вырвала лист, смяла в комок и, как и раньше, кинула в огонь. Скомканная бумага стукнулась о заднюю стенку, пониже дымохода, отскочила и выпала перед камином. Элис наклонилась, чтобы поднять, но отвлеклась на звук: по телевизору начались девятичасовые новости.
Она захлопнула тетрадь.
Я и не думала, что уже так поздно. Иди-ка прими ванну. Тебе пора в постель. Элис поднялась, закрыла заслонку в камине и пошла на кухню ставить чайник. Ее настроение поменялось она снова выглядела обеспокоенной.
Вместо того чтобы подняться наверх, я пошел за сестрой и остановился в дверях кухни. Плитка на полу холодила ноги даже через носки. Элис была босиком, но то ли не мерзла, то ли просто не замечала этого. В руке она держала пакетик с чаем, но даже не поднесла его к чашке, похоже, погрузившись в свои мысли.
Все в порядке? спросил я. Ты почти не ела за ужином.
Мне не очень хотелось. Когда сам готовишь, есть не так вкусно.
А что ты писала? Я переступал с ноги на ногу, чтобы пальцы не сводило судорогой.
Просто историю, тихо сказала Элис.
Почитаешь мне?
Она покачала головой:
Еще не готово. Никому, кроме меня, пока не понять, в чем там дело.
А о чем она?
Секрет. Элис наконец опустила чайный пакетик в чашку. Это вертелось у меня в голове месяцами. А теперь я ну, застопорилась. Не могу придумать, как все будет разворачиваться дальше и чем закончится. Она вздохнула и пробормотала: Может, вообще никак
Тогда придется сочинить какой-нибудь несерьезный финал, как ты умеешь, сказал я. У каждой истории должен быть конец, правильно?
Правильно. Элис чуть заметно улыбнулась. Но несерьезный не подойдет. Эта история другая
Я посмотрел на тетрадь, торчащую из ее кармана.
А что ты еще пишешь? Какие-нибудь детективные рассказы?
Только эту историю, ответила она. Больше ничего.
Ничего, даже совсем крошечного?
Ничего, даже с бобовое зернышко.
Бобовые зернышки нельзя недооценивать, ты же знаешь, сказал я. Взять хотя бы то, что случилось с Джеком и бобовым стеблем.
Ты прав. Но у меня кончились бобы и волшебные, и печеные, и вообще любые. Элис потерла лоб. Эта история она отнимает у меня все. Все полностью.
В ее взгляде было что-то непривычное. Она и раньше сталкивалась с трудностями, когда писала, но нынешним вечером имела в виду другое. Только однажды я видел сестру такой.
Прошлым летом.
Никто, кроме нее, не знал, о чем была та история, и она поклялась, что никто никогда и не узнает. Она уничтожила все, не закончив. Но прежде сказала мне кое-что, и я очень испугался, потому что видел: сама Элис в ужасе.
Чайник забурлил. Она налила кипяток в чашку с пакетиком:
Если бы историю было так же легко приготовить, как чай
У тебя все получится, сказал я. У тебя всегда получается.
Не всегда.
Мы взглянули друг на друга и неловко замолчали. Я догадался, что она тоже думает о прошлом лете. О незаконченной истории и о том, что мне рассказала.
Элис вернулась в гостиную. Я пошел следом, и мы бок о бок сели у камина, ничего не говоря. Она отхлебнула чай, поставила чашку на камин и уткнулась взглядом в огонь. Я понимал, что она обдумывает сюжетные линии, размышляет о персонажах. К чашке она больше не притронулась, и я не напоминал. Хотя с самого начала знал, что чай остынет, пока она о нем вспомнит.
А еще я знал, что эта история о чем бы она ни была не приведет ни к чему хорошему.
Cорочье гнездо
Среди ночи я проснулся, дрожа от холода. Одеяла съехали, и, когда я накрылся снова, комикс, который я читал перед сном, соскользнул с кровати и упал на ковер. Заметив под дверью спальни слабое пятно света, я повернулся. Лампа на лестнице была выключена, желтый свет просачивался с чердака, из комнаты Элис.
Я прислушался. Сначала не доносилось ни звука, потом я уловил тихий шелест бумаги. Элис все еще не спала.
Я вылез из кровати и незаметно вышел на лестничную площадку. Прямоугольный люк в потолке был открыт, с чердака спускалась складная лестница. Держась за перекладины, я стал взбираться по ней. Лестница чуть поскрипывала под моим весом.
Я просунул голову в комнату Элис. Сестра склонилась над столом, на котором лежали ее записи, на ней был пушистый халат, тапочки и синие перчатки без пальцев. Она опять напевала ту мелодию, снова и снова, прерываясь только на вдох. Я позвал ее, очень тихо, но она все равно подскочила.
Мидж, повернувшись, она потерла глаза, почему ты не спишь?
Я спал. Что-то меня разбудило. Выбравшись из люка, я все еще стоял на коленках на толстом ковре. А что за мелодию ты все время напеваешь? Ты сама ее придумала?
Не совсем Ну, вроде того.
Вроде того?
Ее сочинил один из моих персонажей. Это его мелодия, не моя.
Я ничего не сказал. Я привык к таким ответам. Чаще всего они мне очень даже нравились, но иногда, как сегодня, тревожили.
Который час? спросила она.
Я пожал плечами:
Почему ты до сих пор не спишь?
Не могу уснуть.
Ты выглядишь так, будто тебе давно пора.
Здесь, наверху, холодновато. Элис подула на руки, встала и подошла к кровати, стиснув в руке тетрадь. Давай укладываться.
Мы забрались в кровать, ее подушка у изголовья, а моя в ногах, как обычно.
Ты забыла, сказал я.
Забыла что?
Загадать загадку.
У нас с Элис была игра. Каждый раз, чтобы зайти друг к другу в комнату, требовалось разгадать загадку. Мы придумывали их и отгадывали часами, и я неплохо наловчился.
Ну, ты ведь уже здесь, теперь вроде и незачем.
Все равно загадай.
Элис вздохнула.
Хорошо, вот: в моем запасе не кончаются слова, моя острота известна всем, как и то, что я не люблю быть тупым. И все же я никогда не скажу ни слова. Кто я?
Ух. Это очень заковыристо. Словарь? Нет, не может быть. Хм Дай подумать. Я свернулся калачиком под одеялом, даже нос засунул под него.
Кончики ушей все равно зябли. На чердаке всегда стоял холод. Здесь не было отопления, как в остальном доме, только пара масляных обогревателей, которые не давали совсем замерзнуть. Но Элис никогда не жаловалась; она любила свою чердачную каморку. А я, наверное, еще больше.
О человеке многое можно рассказать по его комнате.
Элис всегда говорила, что писатели как сороки блестящее тащат к себе все приглянувшиеся им идеи. Вот и у Элис комната была гнездом. Битком набитая всякой всячиной, которая обычному человеку показалась бы совершенно бесполезной, как простая деревянная бусина. Но Элис умела нанизывать деревянные бусины на одну нить, превращая их в драгоценное ожерелье.
Над ее столом была, как она ее называла, «стена вдохновения». Сюда она прикрепляла самое разное: газетные статьи, открытки, фотографии. Все, что когда-нибудь может натолкнуть на идею сюжета. Тетради складывались аккуратными стопками или валялись по всему столу. Это зависело от того, как шла работа: чем больше беспорядка, тем лучше. Элис сначала писала от руки, а потом уже переносила написанное в ноутбук, занимавший на столе почетное место. Рядом с ним стояла старая пишущая машинка «Вудсток», которую папа нашел на барахолке всего за несколько фунтов. Весила она, наверное, больше, чем стол, и клавиши с буквой «А» не хватало, но Элис считала, что это лучший подарок на свете.
В углу стоял столик поменьше, с чайником, чашками и открытой упаковкой долго хранящегося молока. Использованные чайные пакетики громоздились в лужице на блюдце, впрочем, это смотрелось вполне уютно, ничего неряшливого. Крана здесь не было, но Элис не спускалась в кухню, а наливала чайник в ванной на моем этаже.