Мелькнула мысль: зачем?
Не парься, я же сказал. Считай: я пригласил тебя по праву именинника. Кого хочу, того и зову. Вот так.
Евгений, кивнув в знак согласия, выразил на лице понимание, хотя на самом деле он ничего не понял. Андрея Мокшаева он знал шапочно. Он назвал его про себя: проходная персона, и в этом словосочетании не было уничижения. Андрей действительно являлся проходной персоной, потому как утром в начале всех пар они здоровались, затем прощались, но все это было ритуалом, правилом хорошего тона, который следует соблюсти и все. Рукопожатиями ограничивалось знакомство.
Короче, учебе конец. Мокшаев ловко слез со стола. Здравствуй лето тысяча девятьсот девяносто шестого года и сопутствующие ему неприятности или приятности. Уж как сложится. Увидимся.
После этих слов Мокшаев покинул аудиторию.
2. Черт знает что!
Парадная лестница, уже истертая тысячами ног, спускаясь, упиралась в тротуар, который дышал жаром. Он казался живым существом: серой змеей, застывшей под ногами, отчего дорожное покрытие представлялось враждебным по отношению к человеку. Назначение асфальта было именно в этом создавать жар и духоту. «Нет ничего хуже города в дни жаркого лета, решил Мокшаев, ведь печет не только сверху от солнца, но и снизу и с боков от дорог и домов».
Он задержался наверху лестничного марша и бросил взгляд по сторонам и вниз. Тротуар шел вдоль неширокой дороги, по которой изредка проезжали машины тех, кто обычно либо учился, либо работал в колледже. За дорогой напротив учебного заведения находилось нечто вроде благоустроенной зеленой территории. Нельзя ее назвать парком, так как парк располагался левее (вот где можно спрятаться от зноя), но до него еще нужно было дойти: пересечь дорогу, повернуть налево и прошагать под палящим солнцем сто метров. А здесь недалеко, перейдя тротуар, окажешься в условном парке. На его территории стояли лавочки, росли редкие деревья и зеленые щетки кустарников в человеческий рост, а в центре неработающий фонтан. Это «монументальное» строение Андрей никогда не видел работающим. Возможно, в советское время фонтан действовал. Почему бы и нет. За семьдесят шесть лет жизни колледжа такое могло случаться. «Интересно, подумал Мокшаев, а как бы фонтан выглядел в идеале?». Он представил работающий фонтан и с тоской почувствовал, что жара усилилась. В воображении Андрея плескалась и играла светом прохладная вода, а в реальности пекло, а воды поблизости нет. Фонтан сух, и если и появлялась вода в нем, то только дождевая.
Мокшаев вспомнил старую байку.
Преподаватель попросил студента вытереть доску. Так как тряпка высохла, то студент вышел ее намочить. Преподаватель спохватился, ведь в колледже не было нигде воды. То ли ремонтные работы, то ли авария неизвестно. Ни горячей воды. Ни холодной. Однако студент, довольно таки задержавшись, вернулся с мокрой тряпкой и вытер доску. Преподаватель спросил: «А где ты намочил тряпку? Воду же отключили». Начались смешки в аудитории. Ну, где студент мог добыть воды, как не из себя? Но оказалось, что он успел спуститься на первый этаж, выйти на улицу и добежать до фонтана, благо, что последние дни шли дожди. Студент вымыл и намочил тряпку в фонтане.
Мокшаев заметил трех человек на лавочке. Он сразу узнал троицу: Леха, Цыба и Кузя они всегда ходили вместе. Андрей подошел к ним.
Че как?
Гуляем.
Где?
Андрюх, пошли с нами в парк. За компанию.
Четвертый лишний.
Угощаем. Не ломайся. У Кузи в пакете ноль семьдесят пять и закуска. Пошли. А? Еще есть ржаные хлопья.
Хлопья? Ржаные? Сладкие?
Да.
Уломал.
Молоток, похвалил Кузя.
Пошли, короче, проговорил Цыба.
Отец Цыбы был художником: писал картины и продавал на Большой Покровке. Это было подработкой, а где еще работал его отец, Мокшаев не интересовался. Он бы и не поверил историям Цыбы Цыба любил поболтать и приврать, язык-то без костей, но однажды увидел, как тот рисует. Андрей, не искушенный в живописи, натюрморте и портрете, заценил рисунок карандашом. У Цыбы он получился как-то легко, быстро и изящно. Даже не поверилось, что человек способен на такое чудо, а это действительно волшебство раз и готово. Несколько мановений кисти, пальцы которой держат карандаш. Карандаш Цыба держал в кулаке, а большой палец покоился на деревянном шестигранном стержне так, словно грифель был естественным продолжением пальца. После этого случая других доказательств не требовалось Мокшаев поверил, что его отец художник.
Троица отправились в парк. По пути Алексей, который и предложил присоединиться к компании, тихо сказал Андрею:
Только ты не удивляйся, если что. Не обращай внимания на нас, когда мы выпьем.
А че?
Цыба, как выпьет все время прыгает, Кузя будет орать, что его только раззадорили, что ему мало и типа того, и так далее, короче, начнет мозг выносить, а я так Только глаза покраснеют.
А ноль семьдесят пять на четверых это мало? забеспокоился Кузя.
Сто восемьдесят каждому, сходу выдал Алексей.
Андрей решил, что Алексей прикололся насчет последствий от выпитого алкоголя, но это не было шуткой. Цыба на самом деле начал болтать без передышки и, рассказывая что-то, непроизвольно подтанцовывал, видимо, пытался эмоционально втянуть слушателей в очередную историю. Не известно, это правда, или очередной миф, что темпераментные итальянцы, говоря, активно жестикулируют. Вот и непроизвольные подпрыгивания Цыбы, наверно, имели ту же природу. Кузя просил еще. Он, действительно, начал нудить. Белки глаз Алексея покрылись сеткой воспаленных сосудом. На этот случай у него были солнцезащитные очки. Он надел их и стал похож на почти трезвого человека.
Меж тем, как Мокшаев покинул аудиторию, Евгений не менее минуты смотрел на приоткрытую дверь, размышляя над странностями нового знакомого. Не до конца осознавая, что сейчас случилось, он решил, что такого в реальности быть не могло, но оно произошло.
Потом в задумчивости перевел взгляд на столешницу. Парта оказалась как обычно изрисованной непонятными словами и неприличными рисунками. Среди прочих красовалось небольшое изображение паровоза, тянущего за собой длинный-длинный состав из вагонов. Они были разными: пассажирскими, почтовыми, литерными. Всякого вида и размера. Каждый, насколько хватило фантазии, нарисовал что-то свое. Под поездом располагалась надпись: «Если ты не голубой, нарисуй вагон другой». Ниже жирный кружок с неровными краями, он не имел никакого отношения к правильно гендерному поезду. Поясняющая надпись под кружком гласила: «Кнопка сна. Нажать головой и держать всю пару».