Понимаю, сказал Паша.
И то, что Ира пьяная за рулем, тоже против, не успокаивался Лев.
Тоже понимаю, вздохнул Паша. Ну, она не пьяная.
А, кивнул Басин. Тогда ладно.
Паша взял стакан и медленно поплыл в сторону машины.
Лева еще пару секунд подумал а потом уточнил:
Так вам два стакана нужно или три?
Паша попытался дать какой-то развернутый ответ, но ничего было непонятно, поэтому Лева повторил настойчивее:
Два или три?
Ну, хорошо бы три, признался Паша.
Понял, лаконично ответил Лева.
Схватил стакан, залпом допил то, что в нем оставалось и невозмутимо а главное, очень ровно зашагал к машине.
Эта история могла быть поучительной, печально заключил Лева, если бы нас поймали за кражу или если бы мы разбились все насмерть пьяные
Настя немного начала икать от смеха.
Ну, если бы вы разбились, для меня эта история точно не стала бы поучительной, заметила она, вытирая слезы, потому что мне бы ее никто не рассказал.
Тоже верно, согласился Лева. Ну, в общем, я не горжусь, но и стаканы хорошие, конечно. Что ж теперь, игнорировать их, что ли
Так выпьем же за то, подхватила Настя, чтобы всегда замечать хорошее, никогда его не игнорировать
но чтоб при этом можно было им еще и гордиться! согласился Лева.
***
И здесь, конечно, размышления о судьбе героя или любые размышления буду писать для удобства курсивом.
Рядном сквозных, красивых, трепещущих
Не самый я, конечно, удачный у мамы с папой вышел. Нужно было настоять на братике или сестричке.
А я, дурак, не просил.
Это превращается в дневниковую запись, хотя откуда мне знать, я и дневников-то не вел никогда.
Дорогой дневник! Сегодня я опять бессмысленно жив
Странное дело: дневник это тетрадь, а ночник лампа. Утренник это детский праздник, ну или, на крайний случай, мороз, а вечерник человек
Злобный: Вечерник, конечно, человек. А ты осел!
Дружище: А кто так обзывается, тот сам так называется!
Лев: Так-то! Хотя, подождите-ка
***
И с того самого разговора на чужой кухне до пяти утра, с тех самых полутрезвых откровений и открытий все началось и, казалось, не имело шанса закончиться, будто эти двое должны проговорить вот так, как минимум, всю жизнь.
И они говорили. Семь лет.
Говорили на всех возможных языках, понимая друг друга бесконечно, строили свою Вавилонскую башню или башню из слоновой кости. Снаружи ничего не было, потому что настоящий мир существовал между ними и внутри них.
Лева закрывал глаза и на черном экране век смотрел этот прекрасный диафильм: вот они с Насинькой гуляют по парку. Вот танцуют вечером на площадке уличного кафе, он смущается я же совсем не умею танцевать!, она смеётся я тоже!, и танцуют потрясающе. Вот они лежат на узкой неудобной кровати в его съемной квартире, она прижимается к нему и что-то рассказываетчто? Ах, да, опять, наверное, этих их шуточки глупые про Моне и Мане. И пальцы ее гладят его щеку, и они такие прекрасные, что их все время хочется целовать. А вот он уже делает ей предложение, и дальше свадьба, только самые близкие, чудесный день, потом чудесная ночь И дальше море.
Какое волшебное и оттого ужасное время. Ну, вот как так вышло: Басин верил, что это самое начало невероятного пути, а оказалось, что это и было самое невероятное на этом пути, а все, что дальше разочарование и отчаяние.
Впрочем, нет, нет, не об этом хотя бы сейчас. Лучше о море.
Сколько разных вещей они с Насей делали тогда, и как были хороши и счастливы во всем. Они гуляли по улочкам, взбирались в горы, купались, дурачились, бродили по рынкам, ездили, куда захочется, катались на яхте, вкусно ели, пили вино, занимались любовью, разговаривали, удивлённо созерцали водопады И это только то, что делали они вдвоем. А было ещё и то, что делал Лева. Он ходил и смотрел на рассвет, слушал музыку, глядя на воду, нырял с причала, читал книги, а главное он писал. Писал много, слегка истерично, еле сдерживаясь, чтобы не расхохотался вслух от переполнявших его удовольствия и возбуждения. Именно тогда он, пожалуй, в первый и в последний раз чувствовал себя настоящим писателем.
Да, потом будет несколько электронных и бумажных публикаций, сомнительные и не очень сценарные опыты, некоторая даже известность. Но настоящим писателем, о котором не стыдно было бы сказать что-то приятное в приличной компании и напечатать пару строк в учебнике по литературе Лев Басин был именно тогда, когда у него не было ничего, кроме светлого будущего.
На светлое будущее, в общем-то, всегда смотришь через ненастроенную оптику: все размытое, но очень красивое. Как фотографии, которые пытаешься сделать через окно движущегося вагона. Что это за изумрудные и аквамариновые полосы? Лес, море? Непонятно, но цвета просто шик, супрематисты кусают локти от зависти.
В светлом будущем нет финансовых вопросов и трудностей быта, там никого не обливают водой из лужи в дождливый день, и замок на куртке не может сломаться перед выходом.
Оттого и приятно любоваться его гипотезой, как видом из окна гостиничного номера в отпуске, когда проснулся в полдень и наслаждаешься мягким солнцем, чашкой кофе и отсутствием дел.
И тогда, стоя перед таким окном в чудесную жизнь, Лева писал без напряжения, вычеркивал без сожаления, а перечитывая, счастливо восклицал:
Бог ты мой, как я хорош!
И он, правда, был хорош во всем, что он придумал, и в том, что придумал не он, но мастерски вплел в макраме своих изобретений.
Басин бывал так эйфорически переполнен, что признавался Насе:
Как же я себя люблю! И тебя очень-очень люблю!
Я тоже тебя люблю, улыбалась она.
А себя? беспокоился он.
Яработаю над этим.
Это правильно. Ты старайся, пожалуйста. Как можно тебя не любить? Ты же потрясающая!
Да. Было время.
Лева вспомнил поездку на водопады.
Просто встали утром, сели на автобус и через полчаса оказались в каком-то волшебном месте.
Они шли по заботливо помеченной красными стрелками тропе. Перепрыгивали через ручейки, пригибались под низкими ветвями, разглядывали деревья, мхи, цветы. Все было красиво и удивительно, даже они сами мокрые, растрепанные.
В самом конце пути их встретила надпись «осторожно! Опасный участок тропы!»
« Да уж, грустно усмехнулся Басин, отчего такие надписи не ставят на жизненных дорогах»
И тут же расстроился фу, что за пошлость.
Когда Лева с Насей вылезли из каменного коридора, их встретила другая совсем уж неожиданная надпись.
«Все!» гласила она.
Как финальные титры «Ералаша».
Басины огляделись.
Вокруг невероятно красивый зеленый мир. Вдали нежная синева моря. Сделаешь шаг окажешься на самом краю обрыва, пропасть глубока.
Лева подошел к краю, пнул камешек.
Отойди, дурак, испугалась Нася.
Да ладно тебе, засмеялся он. Найдешь себе мужа получше.
Мне для этого не обязательно становиться вдовой, заметила она.
И то верно, кивнул Лева. Вообще-то, ты должна была сказать, что лучше не бывает.
И скажу, улыбнулась Нася.
Случился романтический момент, ну и как тут устоять, когда можно целоваться на вершине мира?
Басин вздохнул. Быстро же они со своей вершины спустились. Может, нужно было просто поговорить. Только вот они перестали со временем.
А когда? Как? Почему?
Лева не мог ответить.
Забыл.
Точно, забыл
Лева мрачно усмехнулся и уткнулся в окно. Горы.
Какие горы. Какие деревья.
Как тогда, когда он еще все помнил и все знал.
Он точно мог сказать: любимый цвет у Насиньки фиолетовый. Она часто пьет кофе; когда читает книгу, иногда задумывается, поднимая глаза к потолку; с удовольствием рисует даже пасхальные яйца вручную расписывает; любит учиться и проч., и проч., не считая того, что она замечательная, чудесная, волшебная
И все же, еще одна попытка: когда? как? почему?
Когда все поменялось? Как слова, которые все не хотели складываться в шедевр, стали важнее живого человека? Почему Левин богатый но несчастный внутренний мир закрыл вдруг свои границы?